Барбара Хэмбли - Дети Джедаев

Гладкое лицо не изменилось, но голубые глаза выглядели бесконечно печальными. Никос отлично знал, что Люк что-то не договаривает.

— Я люблю ее. — Никос снова посмотрел в сторону дверей; на его бесстрастном лице дройда горели глаза отчаянно несчастного человека. — Я говорю это — я знаю это, — и все же я не в состоянии увидеть разницу, если она есть, между моим чувством и той привязанностью, какую Арту и Трипио испытывают к тебе. И я не помню: любовь это или нечто иное. Я не могу поставить их рядом и сравнить. Когда Крей держали в плену, когда ее толкали, били — вынуждали ее участвовать в тех глупых пародиях на суд, — я сделал бы что угодно, лишь бы помочь ей. Но меня запрограммировали не препятствовать им. Я не мог заставить свои руки и ноги, свое тело действовать против программы.

Он взял ограничительный запор с ладони Люка, зажав между большим и указательным пальцами, бесстрастно изучая его в желтом свете лампы на столе рядом с ним.

— И самое ужасное — то, что я не чувствую себя плохо из-за этого.

— Да с какой же стати? — спросил пораженный Трипио.

— Ни с какой, — ответил Никос. — Дройд не может пойти против своего основного программирования или наложенных на его программирование ограничений, если те не противоречат мотивационным ограничителям самого глубокого уровня. Но вот Никос, думаю, смог бы.

— Она теперь спит.

Люк осознавал ее появление в помещении ничуть не меньше, чем если бы она вошла через закрытую дверь, отделявшую его от крошечной каюты. Он был один. В густой тени — батареи лампы наконец иссякли, и единственное освещение исходило от аварийного запаса смазки, питавшего самодельные фитили в двух больших красных пластиковых мисках из столовой на лабораторном столе, — ему почти удавалось обмануть себя и заставить поверить, что он видит ее, высокую и худощавую, с каштановыми волосами, свисающими с затылка в виде конского хвоста длиной и толщиной с его руку.

«Я не могу позволить ей погибнуть», — подумал он, и сердце у него сжалось от отчаяния.

— С Никосом все в порядке? Люк кивнул, а затем спохватился и покачал головой.

— Никос… дройд, — сказал он.

— Знаю.

Он почувствовал ее присутствие, словно она переместила себя и уселась рядам с ним на краю лабораторного стола, болтая ногами в сапожках, так же, как сидел и он. К нему вернулось из сна тепло ее плоти, страстная сила, с которой она приникала к нему, сладость ее губ, прижимающихся к его губам.

— Люк, — мягко произнесла она. — Иногда нужно ничего не делать.

Он с шипением выдохнул сквозь зубы, крепко сжав кулак, но какое-то время молчал. Затем все-таки заговорил, но только для того, чтобы сказать:

— Знаю. — И понял, что раньше, две недели назад, он этого не звал. В каком-то смысле узнать о Лордах и клонированных Императорах было легче.

Он криво улыбнулся.

— Полагаю, весь фокус в том, чтобы понять, когда именно это нужно.

— Джинн Алтис когда-то обучал нас этому, — тихо сказала Каллиста, — «Мы десять тысяч лет охраняем в галактике мир и справедливость». Он, бывало, всегда предварял свои рассказы и обучение этими словами. «Но иногда правосудию больше всего способствует знание, когда надо держать руки сложенными…». И приводка для иллюстрации рассказ из архивов или изустной традиции Джедаев о каком-нибудь случае, где в действительности происходило совсем не то, что казалось с виду.

Он ощутил горький ее смешок.

— Меня это просто сводило с ума. Но он говорил:

«Каждый ученик обязан совершить тысячу восемьдесят крупных ошибок. Чем раньше вы их совершите, тем раньше вы их перестанете совершать». Я попросила у него список этих ошибок. А он ответил: «Думать, будто есть какой-то список, — это ошибка номер четыре».

— Сколько времени ты с ним пробыла?

— Пять лет. Совсем недолго.

— Да, — согласился Люк, думая о нескольких неделях, проведенных им на Дагобахе. И снова вздохнул. — Я лишь желал бы, чтобы некоторые из этих тысяча восьмидесяти ошибок не выпадали на долю учеников-преподавателей. Джедаев-преподавателей. Мое невежество — моя собственная неопытность — уже стоили жизни одному из моих учеников и бросили другого в объятия Темной Стороны и вызвали в галактике такую смуту, о которой мне даже думать не хочется. Все это дело — Академия и возвращение мастерства Джедаев — очень важно для девиза: «Обучая — Учись». Вот в этом-то и…"— Он заколебался, ему очень не хотелось говорить этого о своем учителе, но он знал, что должен это сделать. — Вот в этом-то и заключается ошибка, которую совершил Бен, когда обучал моего отца.

Снова наступило молчание, хотя она находилась в такой же близи от него, как когда они сидели с ней в спидере на краю каньона, попеременно передавая друг другу бинокль, наблюдая за песчаниками…

— Если бы Бен не обучил твоего отца, — тихо напомнила ему Каллиста, — то твой отец, вероятно, не оказался бы достаточно силен, чтобы убить Палпатина… Ты этого сделать не смог бы, — добавила она.

— Да, тогда не смог бы. — Он никогда не думал об этом с такой точки зрения.

— Я записываю все, что помню о том, как учил Джинн, — продолжала она, и голос у нее был очень тихим, словно предложение подарка, насчет которого нет уверенности, хорошо ли его примут. — Я то и дело работала над этим, с тех пор как ты рассказал мне о том, чем занимаешься. Техника, упражнения, медитации, теории — иногда просто рассказанные им истории. Все, что помню. Все, что, на мой взгляд, не должно пропасть. Все, что поможет тебе. Я понимаю, что многое из той техники, многие из тех… ментальных сил, способов применять Силу… нельзя описать, можно только показать, одному адепту, другому, но… наверно, они могут помочь тебе, после того как ты улетишь отсюда.

— Каллиста… — отчаянно начал он, но ее голос решительно заглушил его:

— Я не Мастер, и мое восприятие их — не восприятие Мастера… Но все это — формальная тренировка, которую тебе не выпало случая пройти. Я позабочусь, чтобы ты получил кристаллические пластины со всем, что я успею записать, прежде чем ты улетишь.

— Каллиста, я не могу…

Он почувствовал на себе ее взгляд, серый и ровный, как дождь, такой, каким она смотрела на Гейта; и не смог продолжить.

— Ты не можешь допустить, чтобы эта боевая станция попала в руки того, кто научился применять Силу для манипулирования электронными мозгами, — заявила она. Она была такой реальной — она так далеко зашла по дороге обратного воплощения, — что он мог бы поклясться, что почувствовал прикосновение ее руки к своей. — Я пожертвовала ради этого своей жизнью тридцать пять лет назад и пожертвую твоей, и жизнью Крей, и всех прочих на этой боевой станции, если мне — если нам — придется это сделать. Куда ты послал остальных?