Владимир Чистяков - М.С.

М. С. расстегивает кобуру и достаёт пистолет.

— У тебя есть?

— Да, — отвечает дочь. Глаза сухие. Похоже, что она разучилась плакать. Как и мать в свое время.

— Три выстрела.

— Я знаю.

На свежий могильный холм упали пять остывающих гильз. Только шестая отлетает куда-то в траву.

Сколько дней они идут вдвоём? Марина не помнит. Десять, не меньше. И идти предстоит ещё как минимум столько же, если не больше. И временами Марина почти ненавидела Маму. М.С. словно не знает усталости. Марина уже валится с ног, а М. С. всё шагает, таща на спине тяжеленный рюкзак и ракетницу, да ещё и постоянно отпуская бесконечные пошло-черные шуточки. Рюкзак Марины тоже нелёгкий, под завязку набитый концентратами и консервами. И как ей кажется, всю еду тащит на себе она, а в рюкзаке Мамы и нет ничего, кроме пеналов ракет да блоков сигарет. М. С. курит почти безостановочно. И к фляжке прикладывается частенько. Дорогой конечно попадаются не слишком разрушенные городки и деревни, но М.С. туда заходить не желает '' 50 процентов, что дадут еды, 50- что схлопочешь пулю, а голова у меня одна''.

А Марине каждое утро всё труднее вставать. Но на усталость не жаловалась- знает что мама устаёт не меньше, если не больше. И ещё она знает то, о чём бы никогда не осмелилась сказать — знала, что страшной М.С. тоже страшно. Это было ночью. Марина обычно спала как убитая, М.С. её по утрам обычно с трудом могла растолкать. Но тут она от чего-то проснулась посреди ночи. Сначала она не сразу поняла, что ещё ночь, и что никуда вставать не надо, но повернувшись на другой бок и открыв глаза увидела М.С. Та ёе не видела, похоже, что она вообще в тот момент ничего не видела. Она сидела у костра и смотрела в огонь, но во взгляде её был ужас, и ничего больше. И дорожки от слез по щекам — вот что буквально шокировало Марину — она представить себе не могла, что мама тоже может плакать, плакать как и любой другой человек, и что ей тоже бывает страшно.

И старательно старается убедить себя, что это был только сон.

Марина проснулась. Её это весьма удивило, ибо за эти дни ни разу не просыпалась сама, её будила М.С. ''Неужели так рано ''- подумала она. Но уже слишком светло. Она взглянула на часы — действительно уже одиннадцатый час.

— Проснулась? — спросила М.С…

Марина села, накинув на плече покрывало.

— Мы ещё не уходим?

— Нет, сегодня никуда не идём. Ты ведь на ногах не стоишь. А мне надо было думать, что ты не можешь выдержать мой темп. Давай есть.

Марина подвинулась к костру. Еда, как обычно поутру уже готова. М.С. ничего не ест, как обычно успела пораньше, и сейчас в очередной раз перебирает свои бумаги — в кажущемся бездонном рюкзаке лежит и несколько папок, а что в них, Марина исходя из прошлого опыта, знать не очень хочет. Потом М.С. вытащила кертерскую электронную книжку, и стало быстро набирать что-то на клавиатуре. Книжку Мама называет каким-то странным словом ноутбук. ''Ненавижу американизмы, но приходится их иногда употреблять'' — сквозь зубы говаривала она. Что пишет — непонятно, но Марина уверена — не дневник, и не мемуары. Печатает она очень быстро, Марина почти не успевает заметить, как мелькают по клавиатуре тонкие пальцы.

Почему-то Марине вдруг вспомнилось, как во время побега из столицы мама, что бы отшить какого-то пьяного типа, пристававшего к ней и напугавшего Марину, словно бы невзначай взяла одну из в изобилии висевших на стенах бара как украшения подков. И с милой улыбочкой без усилий сломала. Марина такого никогда не видела, и представить не могла, что мама настолько сильна. Но все остальные, как оказалось тоже. Глаза мужчины округлись. Он отодвинулся. А М. С. улыбнулась, и сделала вид, что хочет взять его за руку.

Повалился вместе со стулом.

Почему-то неё так все смотрели, что она сочла за лучшее побыстрее уйти. Впрочем, тот путь через полстраны был всё-таки гораздо легче этого. Тогда, по крайней мере, точно знали, что где-то есть свои, и до них обязательно дойдут. А сейчас…

Сейчас понятно только то, что три четверти мира превращено в руины, а три четверти оставшейся четверти людей явно сошло с ума или очень близко подошло к этому состоянию.

— А я в этом списке сумасшедших, безусловно, первая — с мрачноватой иронией съязвила М. С., когда Марина попуталась сказать об этом своём наблюдении.

Марина попыталась перевести разговор на другое.

— Мама, а как ты думаешь, что нас ждёт в столице?

— Если бы я знала, впрочем, сейчас никто не знает, что ждёт даже за следующим поворотом.

— Мне очень страшно.

М. С. как-то странно взглянула на неё.

— А мне, думаешь, нет?

— Я не знаю, мне казалось, ты не можешь бояться.

— Иногда боюсь и я. Я ведь сначала человек, а потом уже М. С…

— Почти все думают иначе.

— Ты тоже?

— Видимо, да.

— Да-а-а… Впрочем, я сама в этом виновата. Я тебя видела, можно сказать, урывками. И перемены, происходящие в тебе, которые были бы незаметны в обычной семье, для меня слишком бросались в глаза.

— Ты знаешь, когда я была меньше, я очень интересовалась тем, у кого, какая семья.

— И что?

— И я узнала, что довольно у многих нет отцов, я имею в виду причины не связанные с войной, у некоторых не было матерей. И я очень осторожно стала узнавать у тех, у кого не было родителей, о том, куда они делись.

— И что? — поинтересовалась М. С.

— Да собственно, ничего, у кого-то мать, у кого-то отец ушли к другому, или к другой, вот только ни у кого мама не ушла на баррикады, как ты.

— Это комплимент, или как?

— Тебя даже враги не называли глупой, так что сама догадайся.

М. С. хмыкнула.

— Разве я сказала что-либо смешное?

— Да нет. Если вдуматься, то я в своё время могла бы сказать Бестии то же самое.

— Но всё же ты её понимала лучше, чем свою маму.

— Я и Бестия — одного поля ягоды, я и Керетта — нет.

— Какую Керетту ты имеешь ввиду?

— И об этом, стало быть знаешь?

— Да. Я даже с ней виделась пару раз.

— И как она тебе?

— Даже не знаю. Она словно как Софи. Но не как ты. Но она зла, как и ты, хотя нет, и ты, и она вовсе не злы просто не добры вы очень. И ненавидите людей.

— Ей есть за что людей ненавидеть. А что же в ней от Софи?

— Не знаю, может и не от Софи это всё, а от вашего отца. Но всё-таки есть в ней какой-то… свет что ли. В ней есть. А в тебе не свет. В тебе пламя бушует. И обжигает всех.

— Хочешь сказать, и тебя тоже?

— Я сказала, всех. А твоё пламя оно слишком яркое.

— Только вот Бестия не успела тогда, когда она тебе нужнее всего была. А ты — успела.

— Ещё добавь, что Бестия в принципе не могла оказаться в то время и в том месте. Да и друзьями в то время мы фактически и не были.

— Однако, тебя уже очень давно за глаза зовут дочерью Бестии.