Андрей Марченко - Литерный эшелон

– Вы летали за линию фронта?..

– А как же! – и Сабуров, будто невзначай коснулся ордена Святого Георгия четвертой степени. – Уже одиннадцать боевых рейдов! Бомбардировали заводы Круппа, сыпали мины немцам в зунды. Один раз десант германцу за спину забрасывали.

– И вас пускают за линию фронта? Не боятся, что вы в плен попадете?..

– Да полноте. Всем известно, что мы летаем на пороховой бочке. Ежели нам не повезет, не то что пленных не будет – клочков не найдут. Ну что, пойдете к нам? Хлопотать?

– Хлопочите… – согласился Андрей.

Сабуров сдержал свое слово: подал рапорт, в коем подчеркнул, что штабс-капитан Данилин имеет опыт дальних походов на «Скобелеве» а также не новичок в секретных операциях.

Рапорт сей соизволили утвердить без проволочек и уже на следующей неделе Андрей стал курсантом летной школы.

Следующие полтора месяца Андрей провел в Гатчине, выбираясь в столицу лишь по воскресеньям. Учили хорошо: за время, проведенное там, пилоты получали навыки управления чуть не аэропланами всех существующих конструкций.

Только перед самым отъездом на фронт Андрей заглянул в Запасное бюро.

Его по старой памяти его пустили, но дела с ним не обсуждали.

Лишь угощая новоиспеченного авиатора чаем, Инокентьев обмолвился:

– Вероятно, проект «Кобольд» нам придется закрыть до победного конца этой вот войны.

– Да вы что? Он же готов для запуска на три четверти!

– Война… Скоро будет ощущаться нехватка порохов, взрывчатых веществ. Вероятно, даже сто пудов достать будет затруднительно.

– Но чертежи «Архангела-1», искусственного спутника уже готовы! Их надобно передавать в мастерские!.. Если получится, мы построим новые спутники, которые будут на каждом витке обстреливать Берлин, недостижимые для германцев! Мы вооружим их боевыми ракетами навроде снарядов Конгрева!

– Ну и когда это будет?..

– Если напряжемся – годика через полтора!

– Так года через два – война, может быть, вовсе закончится!

Андрей задумался, но возражать не стал. И не в том дело, что генерал, может быть, прав, а в том что это будто уже не касалось.

Уже завтра Данилин должен быть отбыть на фронт.

Как и было сказано, пусковая шахта на Урале была законсервирована. Проходчики и горные инженеры были переведены в разные места: стране требовалось все больше руды, все больше угля. Инокентьев лишь следил, чтоб новые места работы были действительно разными. Опасности эти люди не представляли, поскольку не знали, зачем эта странная шахта нужна.

Иначе произошло с петербургским филиалом: какой-то минимум людей следовало все же сохранить, дабы потом на этом костяке возобновить работу. Работающим предложили выбор: либо уволиться и получить вперед жалование за три месяца, либо остаться и быть переведенным далеко в Туркестан.

Генеральный конструктор решил, что такая смена климата ему вряд ли будет полезна и откланялся. Его место занял бывший главный инженер – Олег Лихолетов.

Тут надо сказать, что в конструкторском бюро название «Кобольд» считали даже обидным и именовали так только уральский филиал, а себя называли Птероградом – градом пернатых.

Генерал посмеялся, но к сведенью принял: «Кобольд» был расформирован, а немногим позже возник проект «Птероград», хоть и с людьми теми же, но в совершенно ином месте.

Хитрость не абы какого масштаба тем не менее вводила в заблуждение. По странному совпадению как раз в то время Санкт-Петербург переименовали с немецкого на русский манер. И если кто наталкивался в бумагах на «Птероград», то считал это розыгрышем писца или его ошибкой. Ведь всем известно, что правильно писать надобно «Петроград».

Сия же хитрость ввела в заблуждение и какого-то исследователя через десять лет. Он написал статью, де, в царской России нечто ракетное конструировали, но при закостенелом самодержавии ученые не могли развернуться и сам проект ликвидировали.

Исследование это имела некие неожиданные для автора последствия. Его прочитали, задумались: это что ж получается: при царизме и телевиденье было, и радио придумали, и в космос летать намеревались? Э нет, так не пойдет, выходит не такой то был и ущербный строй.

С Поповым еще так-сяк терпимо.

Розинг, изобретатель телевиденья уже был в ссылке под Архангельском: он занял денег бывшему белогвардейцу, что дало повод обвинить изобретателя в помощи контрреволюционерам.

О космических полетах ракет с двуглавым орлом данных будто не имелось. Тогда сделали допущение, что проекта «Кобольд» вовсе не было, автора статьи арестовали и вскорости расстреляли.

Статью его положили под сукно и при первой же смене руководства – бросили в камин.

Вот и делу конец…

На фронт Андрей отправился в составе военного эшелона, впрочем, ехал в мягком. Для господ офицеров имелся и вагон-ресторан с неплохим меню, но без спиртного: нельзя, запрещено, сухой закон. Его ввели в Российской империи прямо перед войной.

Надо сказать, что к нему еще при введении отнеслись по-разному. Некоторые пили как в последний раз, и, кстати, да – напивались и сгорали в белой горячке. Другие напротив, выходили на манифестации с благодарностью за царский указ…

И первое время сухой закон действительно помогал: страна изменилась сначала будто в лучшую сторону.

Но шли месяцы, люди уставали, требовалось снять нервное напряжение. Многим вместо стопки коньяка приходилось глотать успокаивающее. Потом, когда организм привыкал, скажем, к настойке пустырника, начинали пить что-то посильнее, некоторые доходили до морфия.

Люди попроще гнали самогон, пили суррогаты, сивуху, травились, помирали.

Впрочем, у офицеров алкоголь с собой был: у кого-то из старых запасов, кто-то покупал его в ресторанах или буфетах при клубах. В вагонах пили вино из чашек, делали вид, что прячут бутылки. Проводники и официанты делали вид, что это безобразие для них незаметно.

Оно и понятно: ехали в поезде без пяти минут боевые офицеры. Поезд довезет их до места и пойдет обратно, в столицу. А офицерам – воевать, погибать.

Пусть и пьют – может быть в последний раз…

Разговоры велись в основном патриотические. Друзей в короткой поездке Андрей не завел, поэтому просто слушал.

– Мы едем воевать за свою Отчизну, за родную землю, за свой дом, – рассуждал молоденький подпоручик. – А дома и стены родные помогают…

Сидящий напротив ротмистр поморщился: он уже успел побывать на фронте, получил ранение и теперь возвращался после ранения.

– Дома и столбы помогают. Особенно, если на них кого-то повесили… – и его попутчик указал рукой в окно.

Андрей взглянул в указанном направлении. Рядом с железнодорожным полотном возвышались телеграфные столбы, на которых висели люди в лапсердаках.