Роман Злотников - Братство порога

Схватив монету, как голодная чайка хватает неосторожно сверкнувшую над водной поверхностью рыбку, служка моментально оживился…

— Совсем Братство обмелело, — продолжал гудеть над своей кружкой Хаба. — Да на себя гляньте! Я, бывало, десятерых раскидывал голыми руками, да из энтих десятерых только пятеро на своих ногах удирали. А вы? Тьфу, козел лягнет — пополам сломаетесь.

Карфа и Грис с ухмылками переглянулись. Свирепый тон старого головореза нисколько их не испугал. Они прекрасно знали, что по-другому Хаба разговаривать попросту не умеет. Устрашающе хриплый голос и манера вести разговор, способная довести людей, неосведомленных об этой особенности душегуба, до обморока и непроизвольного мочеиспускания, — пожалуй, единственное, что осталось от того легендарного разбойника, когда-то наводившего ужас на весь город и его окрестности. А привычку при виде городской стражи или дворцовых гвардейцев сгибаться в три погибели, моментально бледнеть и судорожно искать лазейку, чтобы удрать да подальше, головорез приобрел уже в тюремных подвалах Дарбионского королевского дворца.

— Жизнь, знаете ли, любезный друг, прелюбопытнейшая штука, — высказался Карфа, поднимая глиняную кружку с обкусанными краями жестом, настолько преисполненным достоинства, что можно было подумать, будто он держит золотой, инкрустированный драгоценными камнями кубок, — теперь честному вору вовсе не требуется самому кинжалом размахивать. Теперь, у кого есть здесь… — он легонько пристукнул по лбу пальцем, — есть и здесь, — закончил он и предъявил ярко-красный тугой кошель из крашеной кожи, прошитой серебряными нитями. — Пусть дуболомы с тыквенной кашей в башках жизни на кон ставят. А мы, любезнейший, получаемся как бы — а-ри-сто-кра-ти-я, — последнее слово Карфа выговорил по слогам и с некоторым трудом.

Грис в знак согласия с озвученной сентенцией элегантно высморкался в полу своего красного бархатного плаща.

Хаба шумно пососал из кружки и вдруг зло расхохотался:

— Ишь ты, голубых кровей, значит! Смотрите, как бы вам энти кровя-то свои же и не повыпустили!..

Ни Грис, ни Карфа на последнее высказывание не отреагировали — в этот момент служка, из-за свисающих на лицо длинных волос очень походивший на грязного нечесаного пса, приволок им большой деревянный поднос с едой.

Качество блюд в «Тошниловке» примерно соответствовало качеству напитков. Поэтому Грис поскреб немного зубами поданную ему кабанью ляжку, твердую и шершавую, точно деревянный горбыль, а затем, отчаявшись откусить хотя бы маленький кусочек, сбросил ее на пол, прижал ногой, напрягся до красноты и только так сумел оторвать изрядный шмат.

Карфа глянул на товарища с укоризной и демонстративно расправил кружевной воротник, на котором уже красовалось преогромное лоснящееся пятно. Он-то сам откушивал толстые кровяные колбасы: рубил их, орудуя большим кинжалом, и отправлял в рот по кусочку, изящнейшим образом оттопыривая при этом украшенный массивным перстнем мизинец. Попадавшиеся ему на зуб клочки шкур, осколки костей и копыт и совсем посторонние предметы вроде щепок, камешков и крысиных коготков он деликатно сплевывал через стол.

— Чистоплюи вонючие! — понаблюдав немного за трапезой парней, презрительно высказался Хаба. — Золота много? Так его пропивать надо, проедать, да на девок изводить! Честный вор никогда не станет его в сундуки складывать, как купчишка какой-нибудь. Или вельможа. Уже с купчишками ручкаетесь; небось скоро с вельможами дружбу водить станете? А потом?.. Титулов себе накупите?.. — Последняя мысль его так неприятно поразила, что он передернулся с ног до головы, словно его окатили ледяной водой.

— Может, и накупим, — согласился, гулко отрыгивая в аккуратно сложенную ладонь, Карфа, — а что такого-то, любезный друг? Завидки берут, что ли?

Грис, который успел сожрать свою порцию и теперь сыто икал и ковырял костью в ухе, с готовностью подгыгыкнул другу. Он вообще был великий молчун и с окружающим миром общался по большей части посредством нечленораздельных звуков, а требования и просьбы оформлял при помощи тумаков.

— Не завидки! — глухо взревел Хаба. — Не завидки! А… Честный вор к этой погани… к этим… которые на золоченых креслах сидят да с золота-серебра жрут-пьют, ничего, кроме презрения великого, не должен чувствовать. Харкать он на них должен соплями зелеными! Вот так харкать! Вот так! И на вас, прихлебаев сраных! Вот так! Вот так!

И взбесившийся Хаба тут же показал, как именно и какими такими зелеными соплями должен харкать на власть имущих всякий честный вор. Карфа и Грис переглянулись. Если Грис еще только непонимающе насупился, отвесив мокрые губы, то Карфа уже почувствовал вполне определенную обиду. Да и кто бы на его месте не почувствовал? Этот замшелый кусок дерьма, только и живущий за счет Братства, кормится за их столом да еще смеет голос повышать?!

— Королевскими псами хотите стать? — отплевавшись, хрипнул старик. — У-у, гниды… я бы вас… Потроха выпущу! И самих же жрать заставлю.

Грис, до которого наконец дошло, что его оскорбили, возмущенно икнул и стал подниматься со скамьи.

— Сядь, любезный друг, — зловеще выговорил Карфа и ткнул Гриса локтем в бок. — Сядь, не отсвечивай своей тушей. Не подобает таким, как мы, господам оборачиваться на тявканье беззубых шавок…

Пока он говорил эти слова, из рукава его камзола выскользнул нож, и теперь Карфа, пряча руки под столом, лихорадочно соображал — пырнуть этого зловредного старикана немедленно или выждать до тех пор, пока он немного успокоится. Вдруг у Хабы еще не притупились окончательно его боевые навыки и он сумеет уйти от удара? А по неписаному закону Братства вор, подвергшийся нападению вора, имеет полное право ответить на удар, который не достиг цели, тогда, когда ему пожелается. А Карфе вовсе не хотелось получить в гомонящей толпе стальную иглу в бок… Или чтобы на него сверзился с крыши камень… Или помереть от глотка отравленного вина… Или… Кто угадает, какие еще способы подлого убийства хранятся в нечесаной вшивой башке этого старика? Чего он так взбесился вообще? Сам на себя не похож. Видать, здорово насолили ему королевские приспешники, если старая рана кровоточит до сих пор…

— Беззубая шавка… — просипел тем временем Хаба, медленно багровея, — это, значит, я — беззубая шавка?..

Толстостенная глиняная кружка треснула в громадном кулаке старика, и мутное вино хлынуло на стол. Из-под косматых бровей плеснул в лицо Карфе взгляд такой устрашающей силы, что последний почувствовал холод в желудке, а рука его, сжимающая нож, обмякла.

Кто знает, может быть, в эту ночь снова ожила бы давняя легенда о жутком душегубе — но тут случилось нечто совершенно неожиданное. За спиной Хабы внезапно и бесшумно выросла громоздкая фигура. Грис и Карфа пооткрывали рты. Давешний северянин, уперев руки в бока, глянул на старого разбойника сверху вниз и спокойно произнес: