Александр Бушков - Золотой Демон

Распахнув дверцу, Самолетов нырнул туда головой вперед, скрывшись до пояса, по-рачьи попятился, держа в руках небольшую резную шкатулку. Поднял крышку:

— Полюбопытствуйте… Мне, знаете ли, в Петербурге предстоит с разными людьми встречаться, вот и решил прихватить все свои, пышно выражаясь, регалии. Иногда для скромного купчишки крайне полезно бывает нужное впечатление произвести, орденами сверкнуть — дескать, и мы не какие-то там, кое-чего добились… Гляньте.

Поручик присмотрелся. Справа на темно-синем бархате лежал персидский орден Льва и Солнца: пятиконечная звезда верхним лучом вниз, державшаяся на диковинной подвеске, а та, в свою очередь — на треугольной зеленой ленте. В середине, несомненно, французский Почетный легион: пятиконечный крест белой эмали, обрамленный зеленым венком, и подвеска в виде такого же венка — вот только в середине креста, где полагалось находиться золотому медальону, на коем в виде символа Франции изображена женская головка с древнегреческой прической, красовалась дыра, сквозь которую виднелся синий бархат. А слева лежало что-то абсолютно непонятное: красные пластиночки в форме своеобразной трапеции, казавшиеся хрупкими, как крылья бабочки, белый эмалевый кружок с фигуркой, чья голова увенчана нимбом…

И тут он окончательно понял. Воскликнул:

— Позвольте, ведь это! Это орден…

— Вот именно, — сказал Самолетов. — Точнее говоря, все, что осталось от ордена Святыя Анны третьей степени после полного исчезновения золота, до малейшей порошиночки… Понимаете теперь сие зрелище? Персы, басурмане этакие, серебришком обходятся, вот оно и сохранилось в сущей неприкосновенности. Французы, вопреки иному мнению, народец ничуть не легкомысленный, скупердяи изрядные. Влепили золотого всего лишь кругляшок посередине да легкую позолоту… каковая, сами видите, опять-таки пропала начисто с кругляшком вместе. А вот Анна Святая, упокой, Господи, ее чистую душеньку, пострадала непоправимо. Я ведь орден самолично у петербургского ювелира заказывал. Люблю в обиходе золотишком пользоваться, грешен… И, поразмыслив, выбрал не отечественную золотую пробу, а австро-венгерскую, девятисотую — ну, чуть ли не в два раза благороднее такое золотишко… Оно и улетучилось… Напрочь.

— Дорогонько, должно быть, встала вся эта благодать? — со значением спросил поручик, иронически усмехаясь.

Тут же пожалел о сказанном, ну да слово — не воробей…

Глядя на него пытливо, без малейшего раздражения, Самолетов захлопнул шкатулку, усмехнулся:

— Как вам и сказать… Пожалуй что для такого, кто живет исключительно на офицерское жалованье, оно может показаться и головокружительной финансовой суммой. А на купеческий взгляд — не столь уж и обременительно, ибо моральная, если можно так выразиться, выгода любые траты окупает. Знаете, что самое во всей этой истории забавное? Персюк обошелся вовсе уж дешево — басурмане в торговле толк знают, но вот орденишками торговать начали совсем недавно, не вошли еще во вкус и сноровки не приобрели… Анна, конечно же, встала в копеечку. Но вот французик обошелся едва ли не вдвое против нее. Да уж, вот именно… Либералы наши прекраснодушные свято полагают — мне доводилось беседовать, — что благородная Европа, в противоположность Российской империи, честна и непорочна, аки слезинка младенца. Наивные… Немецкий чиновник, верно, на благодарность соглашается крайне редко, сие у них не в обычае, как и у австро-венгерцев, — правда, в означенных державах взяток хоть и не берут почти, казнокрадствовать порой не стесняются. А вот французы… С большим знанием дела заверяю: против ихнего чиновничка наш родной резкий на руку чиновник порою выглядит то ли младенцем, то ли и вовсе сущим ангелом Господним… Я во всех трех означенных державах пообтерся, так что мнение взял не с потолка… Ну что же… Вы, конечно, меня вправе осуждать, как потомственный дворянин и военный, у вас там все совершенно иначе обставлено, кресты на груди порхают исключительно за благородное геройство на поле брани. Хотя… Ходят такие россказни, что и у вашего брата порою регалии получают не за одну лишь отвагу бранную. Вон, посмотрите на Позина: на своем веку чуть ли не все кампании державы нашей прошел — а на груди одни медальки звякают, крестами обойден… Одним словом, мы люди, чего уж там, не благородные, у нас свои привычки…

— Да полноте, — сказал поручик, чувствуя себя крайне неловко. — Я и не собирался высказывать вам осуждение.

— Я понимаю, — кивнул Самолетов с той же улыбочкой, прямо-таки пронзая его хитрым купеческим взглядом. — Вы, дражайший Аркадий Петрович, всего-то навсего чем-нибудь отвлечься пытаетесь, чтобы не думать над этими странностями, очень уж они поразительные и неправильные… Верно?

— Верно, — сказал поручик потупясь. — Такого и случиться-то не должно. Такого не бывает. ..

— Ан бывает… Куда денешься от сего сурового факта? Мы с вами не видения от водки испытываем и не девятый сон видим. В самой доподлинной реальности пребываем. Бывает, значит…

— Но как же так? — поручик поднял глаза. — Монеты у меня пропали, кольцы обручальные… пожалуй, не вижу смысла их искать по возку, нужно признать, что и они пропали…

— Да уж наверняка.

— Но золото-то Лизино при ней! Кулон на цепочке, перстенек, серьги… Все цело.

— А вы у кого покупали? Или мастеру заказывали?

— Делал мне все это Моисей Маркович Блюм. Что на Купеческой, дом двадцать один.

— Знаком, — кивнул Самолетов. — Не мошенник наш Моисей Маркович, хоть и в синагогу ходит, хоть и имеет потаенные амуры с некоей дамою, но чтобы продавать за золото неблагородную фальшивку — такого за ним отроду не знали. Так что это у вас настоящее золото.

— Почему же и оно не пропало?

— Ну, Аркадий Петрович… Что я вам — премудрый царь Соломон из Ветхого Завета? Я-то откуда знаю? Меня, наоборот, в Горном учили, что ни один металл самопроизвольно в воздухе не растворяется… Вы ж мне объяснить не сможете, почему и со мной приключилась сущая фантасмагория… Монет золотых у меня в кошельке было всего ничего, с полдюжины — в этом я обычной своей любви к золотишку изменяю, золотые только кошелек оттягивают, ассигнации удобнее. Так вот, монеты, как вы понимаете, пропали. Крест нательный с шеи пропал вместе с цепочкой, а ведь там золота было не особенно и много… Шар мой золотой фунтовый тоже улетучился в неизвестность… а вот портсигар весом в добрых полтора фунта как лежал в кармане, так там и остался в совершеннейшей неприкосновенности. А меж тем и он — никакая не фальшивка, а полновесное золото. Говорю так уверенно, потому что в свое время не глянулся мне что-то тот ювелир, и я готовый портсигар отдал на скрупулезное испытание в нашу пробирную палатку. Заверили честным словом — настоящее золото, обозначенной на нем пробе соответствует. Такие вот пироги… — он помолчал и спросил деловито: — Аркадий Петрович, вы в нечистую силу верите?