Ник Львовский - Обратный виток

Остановился он лишь в метрах десяти от берега, и тут же, памятуя об утраченном ужине, с наслаждением вгрызся в шею еще трепыхающемуся зверьку.

Опять подключившееся некое шестое чувство подсказало ему, что назад лучше не возвращаться. После съеденный крысы в голове немного прояснилось, и он решил, опять же чисто интуитивно, податься влево. Пошире развел руки в стороны и осторожно, выверяя каждый свой шаг, двинул в нужном направлении. С берега донесся писк и скрежет, но его это уже не пугало.

Вскоре лапа уперлась в шершавую, покрытую липкой слизью стену. Обрадовано прошелся пальцами по поверхности, словно желая до конца убедить себя, что это действительно стена, а не кусок какого-то валуна, торчащего из воды. По своему прошлому опыту он предполагал – если есть стена, значит в ней можно поискать проход. Или лестницу, ведшую наверх. Или пролом, оставленный монстром. Может быть даже тем самым, с которым он столкнулся недавно. Зашарил обеими конечностями, охватывая весь, доступный ему периметр. Шаг в сторону и повтор попытки. Еще. И еще. Когда надо он умел быть терпеливым. Умел ждать. Чтобы выжить.

Продвинул лапу влево и ударился локтем о невидимую преграду. Ощупал ее и понял, что нашел. И хотя нечто тоже было затянуто в кожу из склизкого мха и так же холодно, как и все, на что он натыкался до сих пор, но этот холод был другим. Таким же, как и на лезвии его ножа. Металлическим.

Сколько прошло времени, мутант не знал. Как не помнил и самого значения этого слова. В его существовании осталась лишь бесконечная череда дней, более-менее похожих друг на друга. Всегда ориентировался по солнцу. Вернее по его отсутствию. Прячась от выжигающих лучей небесного светила, где придется. Выходил лишь с наступлением первых сумерек. Чтобы утолить голод, и идти дальше. Куда именно? То ведало лишь его звериное чутье, выбирая направление, сверяясь с неким, заданным невесть кем, маршрутом. И как раз сегодня инстинкт подсказал, что цель близка. И оттого он почему-то обрел уверенность, что теперь все будет хорошо. Как? И что такое это самое «хорошо» объяснить самому себе опять же не смог бы. Но само знание этого ввело его в подобие блаженного транса. И плевать, что вокруг все по-прежнему. И что надо все время быть настороже. Он обрел уверенность и в раз перестал бояться.

Лестница заканчивалась люком, которым, скорее всего, никто не пользовался даже в той, до катастрофной жизни. Поэтому природа на свое усмотрение довольно таки умело придала этой круглой, уродливой железке, более подобающий вид. Подретушировала где надо, подмазав комьями земли и мелкой порослью сорняка, и теперь люк почти полностью слился с окружающим пейзажем, плотно застряв в проеме. Мутант, сопя и кряхтя, уперся в железку спиной, но та никак не хотела сдвинуться с места.

А там, глубоко под ним, происходило нечто странное. Тот самый, неприятно режущий слух, звук повторился. И теперь шел по нарастающей. Что, конечно же, не предвещало ничего хорошего. В сознании мутанта замелькали кадры недавней стычки с подземным чудовищем, и он с удвоенной силой налег на люк. Пробовал даже использовать нож вместо рычага, просунув лезвие в небольшой проем. Но тесак, издав жалобное «тинь», сломался. И добрая половина единственного оружия, полетела вниз, моментально растворившись в темноте.

Почти потеряв надежду на успех, и толкнув люк уже скорее из злости, он почувствовал, что тот наконец-то немножечко сдвинулся. Мутант мгновенно сменил тактику, и резкими толчками, используя все ту же спину, таки выбил проклятую железяку из насиженного места. Не мешкая, выбрался наружу, и, подволакивая ногу, заковылял прочь. Подальше от того, что могло вот-вот попробовать затащить его обратно. В темноту.

Вскоре проулок закончился, и ноги вынесли нашего бедолагу на широченный проспект. Прячась за ржавыми останками автомашин, коих здесь было тысячи, и параллельно поглядывая на небо, пернатые хищники могли нарисоваться в любую минуту, он стал пробираться дальше.

X

* * *

Школу я благополучно закончил. Отмучил, как любила говаривать моя мама. Бабушка, а вскоре за ней и дед отошли в мир иной, оставив после себя требующий безотлагательного ремонта дом, и приторно горький привкус воспоминаний. Я же твердо пообещал себе, что заработаю денег и обязательно приведу обветшалое здание в порядок, устрою нам с мамой шикарную жизнь.

Василий Иванович настоятельно советовал мне пойти учиться на военного, дескать, у него и связи имеются, да и он мне, если что советом поможет. Но, и это был тот единственный раз, когда мне не захотелось послушаться его совета, я поступил в строительный. На архитектурный. Сами понимаете почему.

А потом случилось то, что случилось. А иначе я и описать это не могу. И никто, пожалуй, не смог бы. Потому как нельзя передать такое никакими словами. Да и нет то таких слов, не придумали еще. Бомбы есть, вернее, были, а слов нет. Понимаете?!!

А самое смешное, да-да, истерически смешное, заключается в том, что именно в этот самый момент мы с дядей Васей были внутри убежища. Проверяли, все ли исправно работает. Массивные железные двери, способные выдержать прямое попадание кумулятивного снаряда, для этого специально закрыли. Поэтому и пропустили момент, когда город накрыло ракетами. От своего соседа я, кстати, узнал, что в связи с близостью баз ПВО и некоторыми военными заводами, наш населенный пункт является стратегически важным объектом, и случись что, подпадает под первую категорию. В смысле, на картах возможного противника он обведен большим жирным кружочком и для него выделена конкретно взятая боеголовка. И не одна.

Кто не успел – тот опоздал. Нам вот даже и успевать то не пришлось. А мама была в это время на работе. Я все порывался немедля выбраться наружу и рвануть на помощь, но Василий Иванович не дал. Встал у двери и отпихивал меня всякий раз, пока я, вконец не обессилев, не рухнул прямо на пол и не замолотил кулаками по нему, до крови сбивая костяшки пальцев, но, совсем не замечая боли.

- Ну, не надо. Ну, успокойся – он гладил меня по плечу, не зная чем, не в силах хоть как-то помочь.

- Ненавижу! – я со злостью отбросил его руку и отодвинулся подальше, к стеллажам с припасами. Он ничего не ответил. Стоял и понуро смотрел на меня, выжидая.

Это был единственный раз, когда я видел на его глазах слезы. Скупые, еле увлажнившие веки, но так о многом поведавшие. Потому что даже когда он сам, это случилось много позже, предстал пред треклятой старухой с косой, и тогда на его лице не дрогнул ни один мускул. Он выглядел так, будто не рухнул разодранный почти что надвое гигантской собакой, а просто прилег отдохнуть после тяжелого рабочего дня. С той лишь разницей, что больше он никогда не встал.