Ян Валетов - Дети Капища

— Привет, дорогуша! — внятно сказала она мужским, неприятно визгливым голосом.

И рванулась вперед, клацая зубами, как цепная овчарка.

Сергеев прекрасно знал, что Агафья накрепко связана и дотянуться до него не сможет, но все равно шарахнулся в сторону и, не удержавшись на своем колченогом стуле, неловко завалился на бок.

— Мама, мамочка, — это был уже тонкий голосок ребенка, испуганного, беспомощного. — Мамочка, мне страшно!

Тело Агафьи, изогнутое непонятной силой, ползло к нему, словно огромный червяк. Лицо ее, испачканное грязью, кровью, покрытое ушибами, было обращено в его сторону. В глазах снова не было ни тени мысли, только дикий ужас, сметающий на своем пути все преграды.

— Помоги мне, помоги мне, милый, — красивый грудной голос зрелой женщины, невероятно сексуальный, низкий. — Я не могу больше терпеть! Помоги мне…

И пронзительно, так что у Сергеева заложило уши.

— Застрели меня! Убей!

Сергееву, взрослому здоровому мужику, прошедшему многое, стало страшно, как не было никогда в жизни. Ему показалось, что с момента, как он рухнул на мокрый бетонный пол, неловко ударившись коленом, и до того, как он исхитрился вскочить на ноги, прошла вечность. И всю эту вечность на него, извиваясь, ползло это существо с пустыми глазами трупа и разбитым в кровь детским личиком.

Он попятился, не потому, что хотел, а чисто рефлекторно. Сердце билось в горле, а тело, несмотря на царивший в подвале холод, мгновенно покрылось липкой испариной.

Сергеев понял, что происходит, но повлиять на процесс или остановить его уже не мог — тетива была спущена, стрела с шипящим звуком сошла с направляющих и стремительно неслась к цели. Блок, поставленный теми, кто готовил Агафью, сработал безупречно, так мышеловка ломает хребет неосторожной мыши, позарившейся на аппетитный кусочек сыра. Только в этом случае мышеловка была внутри мыши, и сыр был внутри мыши, и смерть мыши была заранее запрограммирована жирными котами, оставшимися в полной безопасности, там, на Севере.

Терять было нечего — он убил ее так или иначе. Изменив тактику, Михаил метнулся вперед и поймал эту безумную гусеницу руками, охватив, словно рыбак, пойманную крупную рыбу. Зубы лязгнули у самого его уха, дыхание Агафьи обжигало. Он с маху швырнул ее на осклизлую, замшелую лавку и прижал руками так сильно, как мог. Тело ее дрожало мелкой сильной дрожью так, что у Сергеева заклацали зубы.

Он попытался встретиться с ней взглядом, но не смог — голова Агафьи моталась из стороны в сторону. Она кричала, выла разными голосами, разбрасывая во все стороны клочья идущей изо рта пены.

Тогда он придавил ее грудью, зажав голову ладонями, и провалился взглядом в два бездонных колодца, на дне которых плескалось густое, как сырая нефть, безумие.

— Агафья, — позвал он, леденея от ужаса, и понял с абсолютной ясностью, что проиграл окончательно и бесповоротно. Ощущение смерти, находящейся на расстоянии дыхания, было настолько острым, что все, испытанное раньше, показалось главой из детского авантюрного романа. Наверное, это было связано с тем, что сознание самого Сергеева еще минуту назад было открыто настежь — он и не представлял по сию пору, что может так испугаться.

— Меня звали Анастасия, — выдохнула она на грани слышимости и вновь застучала зубами, словно кастаньетами.

Скрученное изолентой тело девочки было твердым, как базальтовый валун. Казалось, что Сергеев слышит шум рвущихся мышечных волокон. Запах химии и фекалий, исходящий от нее, стал совершенно нестерпимым, настолько, что к горлу Михаила подкатила волна рвоты.

— Прощай, дорогуша, — сказала она уже знакомым скрипучим мужским голосом, и в тот же момент ее корпус и голова, зажатая в ладонях Сергеева накрепко, немыслимым образом двинулись в разные стороны. Тело — по часовой, голова — против часовой стрелки. Негромко, словно пистолетный выстрел в лесной чаще, прозвучал хруст ломающихся позвонков. И камень в его руках превратился в желе. В глазах Анастасии, превращенной в Агафью, последний раз шевельнулось безумие и все погасло. Лампочка сгорела, комната, в которой жила искалеченная душа, погрузилась во мрак.

От обмякшего трупа не пахло, а уже воняло так, что Сергеев, вскочив на ноги, оросил и мертвое тело, и скамейку, и пол вокруг густой, как украинский борщ, обильной рвотой, вырвавшейся из недр желудка плотной струей.

Что он мог объяснить Осыке? Рассказать о том, что когда-то проходил обучение ментальным технологиям? Что такие же людоеды, как те, что, по его предположению, калечили ребенка, когда-то учили и его?

Да, теперь это все можно было рассказать. Без ущерба себе — кого сейчас интересует, кем ты был в прошлой жизни? Никого. Прежняя жизнь кончилась в тот момент, когда лопнула с громоподобным звуком подпорная стена Киевского водохранилища и миллионы тонн воды потоком обрушились вниз, уничтожая разницу между богатыми и бедными, благородными и подлыми, добрыми и злыми, людьми и нелюдями.

Ему было очень легко строить предположения. Более того, он был почти уверен в их истинности. Слишком хорошо ему был известен мир нелюдей, где за идею, деньги или просто по капризу власть имущих превращали человека в ничто.

Но что можно объяснить людям, сидящим с ним за одним столом?

Сергеев взял в руки кружку с водкой, вылил в глотку, словно воду, и произнес, глядя перед собой:

— Она не сказала почти ничего. Но вполне достаточно, чтобы я мог о многом догадаться. Упокой, Господи, ее душу!

— Ты что, убил ее? — выдавила из себя Татьяна и вся сжалась, как от удара, в ожидании ответа.

Михаил покачал головой.

— Я ее не убивал.

Макс закашлялся и повесил голову, избегая сталкиваться с Сергеевым взглядом.

— Ее звали Настя, — проговорил он тихо, но в наступившей тишине казалось, что он чеканит слова, словно диктор. — Это она успела сказать. Так и напишите на кресте — Анастасия.

— Е… твою мать, — выдавил из себя Пирогов, подняв от пола полные слез глаза, — это ж дети! Разве можно так, Сергеев? Разве ж так можно?

Он так и не смог понять, что на Ничьей Земле можно все.

И когда мальчишки, переделанные Агафьей, завороженные, как лягушки питоном, пришли ее отбивать, едва не погиб от их рук. Есть разновидность людей, которая физически не может причинить вред детям. Сергеев, на счастье Пирогова, к этой категории не относился.

Одного из мальчишек, раненного в бедро, Сергеев смог «почистить». Второго пришлось застрелить, иначе умер бы Макс.

Это был первый случай появления детей Капища в Ничьей Земле. За Агафьей-Анастасией действительно пришли другие. Они появлялись в дальних и ближних колониях, неся на теле татуировки в виде свастики — древнего знака плодородия и эмблемы фашизма. Сергеев знал несколько поселений, полностью уничтоженных детьми, и еще несколько, сильно от них пострадавших. Каждый год с Севера шли новые и новые посланники, несущие хаос и смерть.