Ян Валетов - Дети Капища

А вот чего сейчас точно не стоило делать, так это молчать. Атмосфера в «рэндж-ровере» была и так непраздничная. Несмотря на разнообразие запахов, буквально буйствующих в салоне джипа, Сергеев улавливал еще и запах страха. Кто-то из этих крутых африканских парней боялся, хотя и не показывал это ничем. Когда человек хочет казаться суперменом и при этом находится на грани того, чтобы впасть в панику, — дело может окончиться плохо. Например, стрельбой в замкнутом пространстве салона. Или еще какой-нибудь глупостью, крайне опасной для окружающих. И ничто так не способствует развитию психоза, как напряженное молчание, подобное тому, что воцарилось в кабине джипа после того, как Кэнди рассадил Хасану бровь своим перстнем.

— При чем тут Базилевич? — спросил Сергеев как можно более непринужденным тоном. Место для светской беседы было, конечно, неподходящее, но разговаривать на понятном всем окружающим английском им никто не запрещал. Захотят прервать — прервут. Не захотят — беседа в любом случае расслабляет. А если удастся втянуть в нее их сопровождающих, то будет совсем неплохо.

Хасан покосился на него. Вид у Аль-Фахри был, мягко говоря, так себе. Хоть для того, чтобы остановить кровь он и использовал носовой платок, но потеки разрисовали его выразительную физиономию и даже на стеклах очков были видны на просвет мелкие кровяные брызги.

— Я тебе соврал, — признался Нукер без особого раскаяния в голосе. Просто констатировал факт. — Базилевич не у меня.

— Вот даже как? — удивился Сергеев. Хотя удивляться, собственно говоря, было нечему.

— Должен был быть у меня. Я сам искал его перед нашей встречей.

— Он пропал?

Хасан пожал плечами.

— Может быть. Или ушел. К ним.

Он указал подбородком на Кэнди, который с интересом прислушивался к разговору.

— Ну почему, — спросил Михаил с сарказмом, — ты всегда думаешь о людях плохо? Мало ли почему человек мог не прийти на встречу?

— Потому что я хорошо знаю людей, — отозвался Хасан, совершенно не реагируя на иронию. — И Базилевича твоего тоже знаю. Ему так нужны деньги, что он готов всех продать три раза подряд.

У Сергеева после просмотра той самой кассеты тоже сложилось подобное впечатление. Но делиться им он обязательным не счел. Тем более что для Антона Тарасовича существовал еще дополнительный стимул к действию — ненависть к Блинову. А такой мотив, он, пожалуй, посильнее природной жадности.

— Даже если ты и прав — это дела не меняет, — сказал Михаил. — Все равно нам ко времени не успеть.

Хасан вздохнул.

— Это точно, — вмешался в беседу сидящий слева от Сергеева Пятница. Его прямо так и распирало от собственной значимости и от страха. Сергеев понял, что тот самый запах исходит от него. Еще бы, захватить двоих чуваков, которые считались крутыми парнями! Вот они, сидят рядком и не кукуют! Но все равно страшно: а вдруг какой номер выкинут? — Точно грю… Не успеть вам! И на вашем месте, чуваки, я бы помолился о том, чтобы остаться в живых! Пабло Кубинец шутить не любит!

— Твою мать! — сказала резко Сойка. Голос у нее был низким и хриплым, как у Грейс Джонс. — Рот закрой, удолбыш! Я тебе сейчас яйца оторву за говорливость!

И в ее речи был явно слышен испанский акцент. Теперь и вопрос о том, кто в этой троице старший, тоже был снят.

Кэнди, глядя на молодого, укоризненно покачал головой.

— Рад слышать, сеньорита, знакомые интонации! — произнес Сергеев на испанском. — Как приятно встретить земляка!

Сойка бросила «рэндж» влево и, прижавшись к обочине, включила «аварийку». Для того чтобы стать видимой из-за высокой спинки водительского сиденья, ей пришлось встать.

— Пушку отдай, — приказала она Пятнице. — Вот ему.

Кэнди покосился на Сойку и протянул молодому руку.

— Ты чего? — обиженно спросил Пятница. — Почему, Че?

— Пушку, — повторила она брезгливо. — Это приказ.

— Ну ладно, — сказал Пятница, лениво растягивая слова («Интересно, — подумал Сергеев. — Поет ли он рэп?»), — если надо, я их руками порву! Без базара! На! Держи!

Он сунул «инграм» рукоятью вперед в широкую, как совковая лопата, ладонь Кэнди.

Сойка сделала неуловимое движение рукой. В салоне хлопнуло, словно кто-то решил открыть бутылочку шампанского. Голова у Пятницы мотнулась, словно у резиновой куклы, и что-то с хлюпаньем из нее вылетело. Он задрыгал ногами, задрожал в судороге и сразу же обмяк. Тело съехало по коже сидений еще правее, и он глухо ударил виском в боковое стекло.

Сергеев, стараясь не выпускать Сойку из виду, бросил быстрый взгляд на убитого. Пулевое отверстие красовалось над левой бровью, ближе к переносице. Совсем небольшое.

И пистолет в руках у Сойки был небольшой. Плоский браунинг, старенький, если судить по поблекшему никелевому блеску ствольной коробки, калибра 5.65. На расстоянии более пяти метров — несерьезная игрушка, но на близкой дистанции… Ствол миниатюрного пистолетика смотрел Сергееву точно в лоб, и держала его Сойка настолько профессионально, что и мысли о том, что оружие можно выбить или попытаться отобрать, в голову не приходили.

— Я тебе не земляк, — сказала она без улыбки.

Она была негритянкой, но сейчас, лицом к лицу, Сергеев рассмотрел то, что раньше не имел возможности увидеть. Она не была африканкой. В ней присутствовала большая часть карибской крови, осветлившей кожу и сделавшей черты более мягкими. Ее трудно было назвать даже симпатичной, но и посчитать это слегка асиметричное лицо совершенно уродливым тоже было нельзя. Черты лица были необычны: высокие скулы, тонкий нос, большие глаза, обрамленные частоколом густых ресниц. Одна бровь была чуть выше другой, что придавало всем чертам некоторую неправильность, заметную с первого взгляда. На голове сидела седоватая шапка из плотно прилегающих кудряшек, что сразу же, в совокупности с низким лбом, делало ее похожей на лемура.

— Друзья зовут меня Че. Как Че Гевару. Те, кому я не нравлюсь, — Вонючкой. Ты уже знаешь почему. Ты будешь звать меня Сержант. Потому что я и есть Сержант. Понял?

Сергеев кивнул. Объяснено было доходчиво.

— Ты не узнал меня, сеньор Анхель? — спросила она. — А я тебя узнала. Тогда тебя звали не Анхель. И мы три дня гонялись за вами по джунглям. За тобой и твоим другом. Так что я тоже рада встрече. И если Пабло даст мне такую возможность…

И она улыбнулась так, что у Сергеева в животе возник холодный, вязкий комок.

— …Я обязательно с тобой поговорю. Наедине. Нам есть что вспомнить, да?

Сергеев посмотрел на эту перекошенную ухмылкой обезьянью рожицу и вспомнил эти три дня.

Они бы не выжили тогда, если бы не колоссальное везение, почти непроходимые джунгли, укрывшие их более или менее надежно, и чудовищная наглость Мангуста.