Уильям Форстен - Бригада

— Черт, могло бы быть и лучше! — разозлился Пэт.

В ответ почти залпом раздались выстрелы из всех пяти машин. Картечь полетела между деревьями, обдирая кору, ломая ветки и сбивая снег. Один из артиллеристов вскрикнул и упал, держась за живот. По гребню холма приближался всадник. Он остановился перед Пэтом:

— Полковник Сергеев просил передать, что бантагские броневики на холме, сэр, в трехстах ярдах справа от вас. Он направляет свой полк к месту встречи.

Пэт кивнул, наблюдая, как сержант заряжает пушку. В это время раздался выстрел из орудия, заряженного картечью. Сержант поднял руки и отошел в сторону.

Пушка дрогнула, и передний щит броневика загорелся. Послышались радостные крики, а следом за ними ругательства: снаряд рикошетом отскочил от брони, оставив на ней лишь глубокую царапину.

— Снаряд должен был пройти насквозь! — с негодованием прокричал сержант.

Пэт понял, что броня на бантагских броневиках стала прочнее, их покрыли более толстым слоем. Полковник Кин предупреждал, что, по данным разведки, бантаги собираются усовершенствовать свои машины. Черт бы их побрал!

Как только стрелки начали снова заряжать пушки, снизу донесся дикий пронзительный вопль. На северном фланге вверх по склону поднимались темные полчища бантагов. Одно орудие развернули и снова зарядили картечью, раздался выстрел. Несколько бантагских воинов упали замертво, но атака продолжалась.

Пэт бросил взгляд на пушки, на снежные сугробы и принял решение:

— Вставьте запалы в зарядные ящики и бросьте пушки здесь.

Артиллеристы удивленно посмотрели на Пэта.

— У нас мало времени, надо убираться отсюда. Шевелитесь!

Все немедленно бросились к зарядным ящикам, отцепили их от упряжки и вскочили на лошадей. Один из артиллеристов никак не мог справиться с длинным запалом замедленного действия: вставил один конец в мешок с порохом, а другой протянул к зарядному ящику. Пэт оглянулся на сержанта, который опять прицеливался.

— Сержант!

— Последний выстрел, сэр.

Он взял шнур, как следует натянул его, отошел назад и резко дернул. Раздался выстрел, и через секунду сержант лежал на спине с отверстием в груди размером с кулак.

Артиллеристы рванули с места. Пэт, то и дело оглядываясь, поскакал следом. Первые ряды бантагов, атакующих слева, уже достигли вершины холма и направлялись вниз, в долину.

Пэт пришпорил лошадь. Через мгновение взорвались оба зарядных ящика, и несколько сотен фунтов взрывчатки с оглушающим грохотом взлетели на воздух. Спускаясь с холма, Пэт поравнялся с ускакавшими вперед артиллеристами и стал их подгонять. Слева он увидел штук шесть, если не больше, броневиков, пытавшихся перекрыть им путь. Еще пара минут, и они будут окружены.

Разогнавшись, Пэт миновал растянутую шеренгу кавалеристов, которые остановились, сделали несколько выстрелов и двинулись дальше. Он почти успокоился, когда увидел, что после охватившей всех паники все снова встало на свои места. Пэт думал: «Мы весим меньше, чем бантаги, значит, их кавалерия будет передвигаться медленнее, и, если мы не станем паниковать, нам удастся спастись. Они следуют за броневиками. По крайней мере, машины едут медленно. Если бы мы по этому снегу шли пешком, нас бы всех давно перебили».

Вдруг его осенило: «Это ловушка. Эти подонки подослали к нам горстку козлов отпущения, зная, что мы будем мстить, и окружили нас. Они хотели, чтобы мы увидели, что они натворили. Они потеряли несколько сотен воинов, но зато мы уже почти у них в руках. Наших ведь тоже погибло не меньше сотни, а может, две, плюс Шестой Русский полк».

Пэт вспомнил горы черепов, которые тянулись на пятьсот миль от реки Шенандоа до самых подступов к Риму. Это было ужасно. Непрекращающийся кошмар, который преследовал их всю зиму. Скоро уже некуда будет отступать. Впереди была битва за самый большой город Республики, за Рим.

В холодном утреннем воздухе раздавались барабанная дробь и отвратительный вой нарги. Праздник Луны подходил к концу, и первые алые лучи рассвета терялись на фоне крови сотен тысяч людей, пролитой этой ночью.

Гаарк Спаситель хладнокровно наблюдал за тем, как его личный скот (полковник, взятый в плен месяц назад в битве у реки Эбро) в агонии испускает последний вздох. Над умирающим, внимательно прислушиваясь к каждому его стону, склонился шаман, готовый предсказывать будущее.

Гаарку передали ритуальную золотую ложку, и, выйдя вперед, он под одобрительные возгласы запустил ее в открытый череп жертвы. Полковник вскрикнул и слегка согнул ноги.

— Это хорошо, мой кар-карт, — объявил шаман. — Это значит, что они согнутся перед вашим могуществом.

Гаарк ничего не ответил. Одиноко гудела нарга, горн кар-карта; полог расшитого золотом шатра был поднят, чтобы туда могли заглянуть первые лучи солнца. Через отверстие в шатер проникал холодный воздух, перемешивался со зловонием, скопившимся за ночь празднества, и легкой дымкой поднимался вверх.

Гаарк вышел наружу, глубоко вдыхая свежий воздух без запаха грязи, крови и вареной плоти. Перед ним на склонах холмов, спускающихся к берегу Великого моря, совсем рядом с тем местом, где он четыре года назад высадился со своей армией, расположился огромный лагерь. Он видел, как двадцать тысяч воинов встречают рассвет, а вместе с ним и первый день нового года, года Золотой лошади.

Звуки нарги заглушало зловещее, леденящее душу завывание шамана, которое вызывало у кар-карта непонятный суеверный страх. Это напоминало ему какую-то легенду из истории древних цивилизаций, хотя было абсолютно реальным. И он, бывший рядовой на войне, проигранной в другом мире, теперь стал кар-картом, правителем орды бантагов. Гаарк Спаситель, ниспосланный свыше для того, чтобы возродить вымирающее племя.

Он услышал стон и, оглянувшись, увидел, как шаман, словно кукловод, толкает перед собой полковника, глаза которого были пустыми и безжизненными, рот открыт, по подбородку текла слюна, голые ноги покраснели и опухли оттого, что их то и дело опускали в кипящий котел.

На какое-то мгновение Гаарку стало почти что жаль это несчастное животное. Что-то подсказывало ему, что перед ним такая же живая душа, как и он сам, что на его планете никогда бы не допустили подобной жестокости даже по отношению к безмолвной твари, не говоря уж об офицере армии, которая держит в страхе всю его орду.

Шаман откупорил флягу и, не прекращая своего унылого воя, посмотрел на горизонт. Небо окрасилось в огненный цвет, яркие лучи отражались от снега и морской воды, покрывая все вокруг ледяными искрами.

Над горизонтом поднималось солнце. Раздавалась какофония из диких криков воинов, заунывных причитаний шамана, десятков тысяч ружейных выстрелов, тихих стонов человека, которому суждено было сегодня умереть последним, и воплей тех, на чью долю выпало несчастье еще какое-то время оставаться в живых.