Уильям Форстен - Сигнал сбора

Эндрю перевел взгляд на Флетчера:

— Приступайте к работе.

Хьюстон подергал себя за жидкие бакенбарды, подозрительно косясь на здоровяка Флетчера.

— Если ты одолжишь мне людей, чтобы построить нашу плотину, я потом обеспечу вас досками для вашей плотины и подброшу пару взводов. И еще дам вам древесину для мельницы, сразу после того как методистский комитет получит свое для постройки церкви. Вообще-то, на этом ручье можно соорудить по меньшей мере полдюжины плотин и мельниц.

— А ты одолжишь нам Фергюсона, чтобы он сделал мельничное колесо?

— Эй, эй, — рассмеялся Эндрю, — что здесь происходит?

— Да ничего особенного, обычный деловой разговор.

Сначала Эндрю решил вмешаться. Все они принадлежали к одному полку, и эта торговля была неуместна, но тут ему пришло в голову, что все эти проекты и переговоры были как раз то, что поможет им сохранить бодрость духа.

— Тогда так, джентльмены. Разрешаю обмен рабочей силой, но только на время работ, которые проводятся на благо всего полка и одобрены мною. Если мы получим прибыль от предоставления услуг местному населению, половина ее пойдет той роте, которая начала и контролирует это дело, а остальное — в полковую казну.

Все дружно кивнули в знак согласия.

— Раз речь зашла о железе… — начал Майна, командир пятой роты.

— Да, так что?

— Здесь кто-нибудь задумывался над тем, где мы возьмем железо для пил, подков и всего остального?

— Догадываюсь, что ты задумывался, — отозвался Эндрю.

— Верно, — с гордостью признал Майна. — Некоторые из моих ребят работали в цинковых рудниках на краю Белых Гор. Сам я какое-то время изучал металлургию в университете штата. Мы с парнями побродили по округе и обнаружили залежи железной руды милях в четырех выше по ручью, где вы собираетесь строить плотины. Надо будет прорубить туда просеку, и мы сможем добывать немало руды. Все, что нам понадобится, — это колесо, дающее энергию плавильной печи, и печь для обжига руды. Через три месяца у нас будет свое железо.

— Я так понимаю, ты хочешь, чтобы это дело было поручено твоей роте.

— С разрешения полковника, разумеется.

— Разумеется, — согласился Эндрю, улыбаясь. Им очень нужно железо, и, небо свидетель, еще множество всего другого.

— Раз уж мы здесь обсуждаем все это, почему бы не соорудить кузницу Данливи рядом с печью для обжига? — тут же добавил Майна. — Мы сможем прямо на месте отливать готовые изделия.

— Мои ребята тоже не прочь в этом поучаствовать, — перебил его О’Дональд. — Будет чем руки занять. Думаю, у меня найдется пара кожевников, которые сделают меха для ваших горнов.

Эндрю одобрительно кивнул, а остальные офицеры вступили в оживленную дискуссию.

— Еще что-нибудь? — спросил Эндрю и поднял руку, призывая их к тишине. Офицеры, не предложившие никаких проектов, сидели насупившись, их гордость была уязвлена тем, что они не додумались до таких очевидных инициатив. Эндрю видел, что завязывается конкуренция. А он еще беспокоился насчет их боевого духа! Да уже через неделю каждая рота будет занята каким-нибудь важным делом.

— Тогда все, джентльмены. Доброго вам вечера. Не прекращайте вечеринку после моего ухода — мне еще предстоит завтра долгий день с Ивором.

Поднявшись, он вышел из-за стола. Эмил обеспокоенно посмотрел ему вслед, понимая, что действительной причиной его ухода является головная боль, вызванная старой раной. Но он ничего не мог поделать до тех пор, пока Эндрю сам к нему не обратится.

Жадно вдыхая свежий воздух, Эндрю почувствовал, что вечерний холод снимает его боль. Голова заболела уже несколько часов назад, и он, как обычно, терпел боль молча. Во всяком случае, не было никакого смысла жаловаться. Это была старая рана, и он, машинально потирая виски, шагал по темной улице. Скоро протрубят отбой; солдаты уже начали устраиваться на ночлег.

Освежающая прохлада напоминала о доме. Калинка говорил, что зимой у них идет снег, а осень наступит в следующем месяце. Забавно — в Виргинии, откуда они приплыли, через месяц наступит весна. Возможно, последняя весна войны.

Война. Как она там? Странно, то, что занимало все его мысли почти три года, теперь было бесконечно далеко. Поднявшись на бруствер, он залез в пустующую караулку и вгляделся в реку, блестевшую серебром в свете звезд. Высоко над ним ярко светило Колесо — так называли здесь огромную звездную спираль, наполнявшую ярким светом почти все небо.

— Думаете, это где-то там, наверху?

— А, Кэтлин, — приветливо произнес Эндрю, протягивая ей руку, чтобы помочь подняться по деревянным ступенькам.

— Чудесная ночь, полковник.

— Пожалуйста, называйте меня Эндрю, когда мы наедине.

— Хорошо, Эндрю, — ласково ответила она. — Скажите, вы думаете, что наш дом находится где-то там? — указала она рукой на звезды.

На мгновение он задержал на ней взгляд. В звездном сиянии казалось, что ее лицо светится изнутри. Он почувствовал, что у него перехватило дыхание. Все это время Эндрю был так занят разными делами, что совсем забыл о ее существовании. В этот вечер он впервые по-настоящему ее заметил, и ему вспомнилась их первая встреча. А теперь она снова была рядом с ним.

— Так что вы думаете, Эндрю?

— Я не знаю, что думать, — смущенно ответил он. — У нас в колледже был телескоп. Доктор Вассар разрешал мне в него смотреть. Он верил, что вокруг звезд есть миры — такие, как наш. Но где теперь наш дом…

Он замолчал.

— А мне нравится думать, что наш дом там, наверху, — прошептала Кэтлин. — Может быть, вот это наше Солнце, — показала она на одну из звездочек Колеса.

— А может, Вассар сейчас смотрит на нас, — добавил Эндрю. — Смотрит и гадает, что здесь происходит.

Кэтлин взглянула на него и улыбнулась.

— Там, среди далеких звезд, много ль мыслимых миров? — задумчиво продекламировал Эндрю.

— А вы в душе поэт, полковник. Вы меня удивляете — я думала, что вы такой типичный армейский сухарь.

Эндрю пожал плечами.

— Это просто строчка, которую я сочинил в студенческие годы.

Кэтлин ласково улыбнулась и взяла его под руку.

— Вы не проводите меня до дома, полковник?

— Сочту за честь, — пробормотал Эндрю, помогая ей спуститься по ступенькам.

Когда они шли обратно, послышалась барабанная дробь, означавшая, что наступил отбой, и они замерли, вслушиваясь в эти звуки.

— Как это печально звучит, — промолвила Кэтлин после того, как вечерний бриз унес прочь последнюю ноту.

— Почему печально?

— Странно, что в армии эта дробь звучит и тогда, когда люди укладываются спать, и тогда, когда их закапывают в землю.

— Наверное, в этом есть что-то общее. Я всегда вспоминаю о Геттисберге. Помню, первый раз я услышал эти звуки в ночь перед битвой, когда мы ложились спать. А потом в госпитале я слышал их снова и снова, когда ребят, умерших от ран, хоронили на холме рядом с городом. Но, знаете, это символично. Эта дробь говорит, что пора отдохнуть — в конце дня или в конце жизни.