Александр Прозоров - Битва веков

Известие о возвращении митрополита Филиппа к службе настолько воодушевило царя, что он забыл о болезни и поднялся в седло, дабы отправиться выслушивать молебны и нравоучения. Его не разочаровало даже то, что божий старец опять не дал ему своего благословения. Вместо государя священник осенил знамением князя Сакульского, милостиво добавив:

— Да пребудет с тобой удача и разум, сын божий Андрей. Ибо служение разумное Богу куда приятнее служения истового. Благословляю дела и помыслы твои на любом благом поприще.

— Поедешь к князю Воротынскому, весть тайную повезешь, — тут же нашел ему поручение Иоанн. — Затея ваша столь успешной ныне кажется, что как бы лишнего не наворотили. Божий знак в этом начинании зело полезен будет.

— А ты о Боге думай, не о мирских мелких хлопотах, — укорил его митрополит, отвернулся от царской свиты и ушел за алтарь.

Упрека в соборе Филиппу показалось мало, и на следующий день он прислал Иоанну во дворец грамоту с увещеваниями по поводу излишней жестокости в стремлении достичь всевластия. Но Иоанн только рассмеялся:

— А, Филькина грамота! Коли вернулся, то теперь благословит обязательно. Пусть не сразу, но благословит.

— Митрополит сказал, пока казни не прекратятся, он тебя мучить станет нещадно. Никакого благословения, и даже Бога о прощении за грехи твои молить не станет, — сообщил Зверев, что как раз находился у государя.

— Скоро все закончится, княже, — пообещал Иоанн. — Очень скоро, можешь быть уверен. Сим годом в опричнину Новгородские и Псковские уезды заберу, на том, уверен, все и успокоится. Прочие земли от моей воли столь яро не открещиваются, бояре же недовольные пусть живут дедовским порядком на выселках, коли так упрямы. Все едино не по удельному закону, а по поместному ныне хозяйничают. Как бы ни упрямились, а моя взяла.

— Новгород силен, — предупредил Зверев.

— Он силен, да я тоже не лыком шит, — многозначительно улыбнулся Иоанн. — Но моих новгородских тайн тебе знать ни к чему. О своих вспомни. Скачи к князю Воротынскому, передай лично грамоты, из важных мест присланные. Я их для вас, приятелей, самолично отбирал. Сейчас достану… — Государь отворил старый, как и его трон, шкаф, достал весьма внушительных размеров шкатулку. — Сие есть дело ваше, вам двоим поручено. Иных в планы свои не посвящайте, мне же токмо лично докладывайте. Серебро внутри для тебя, за службу и для нее же. Поезжай.

И когда Андрей, поклонившись, выходил из кельи, Иоанн громко закричал:

— Эй, кто-нибудь! Филькину грамоту заберите. Бо в моем шкафу для них уж и места не остаюсь!

Князь Сакульский отписал жене письмо о своей вынужденной задержке на службе и через день как был один, так и поскакал в поместье князя Воротынского. Он выехал за Рязанские ворота в тот самый час, когда опричник Федор Басманов, явившись с двумя десятками друзей прямо на церковную службу, при большом стечении народа громко прочитал церковный приговор о низложении Филиппа и отдал грамоту в толпу. Изумленного столь неожиданным поворотом старца стащили с кафедры, содрали с него святейшее облачение и, нарядив в принесенную с собой драную и грязную монашескую рясу, прогнали из храма.

Толпа была изумлена не менее митрополита — но не возроптала, ибо приговор церковного суда мирским своим мнением оспорить не решалась. Авторитет православной церкви оказался выше, и ежели авторитет ее, покрытого славой благочинности, главы. Может быть, и возмутились бы прихожане, придавили бы горстку царских слуг — да только и сам Филипп смолчал, помощи и защиты не попросил. Не так уж и держался святой старец зaсвой пост, чтобы сохранять его ценой чьей-то крови…

Воротынск размерами уступал Рязани, и весьма заметно. Но все-таки это был настоящий большой город! Город с посадами, далеко раскинувшимися перед стенами огородами и слободами, с высоким валом, сверкающим ото льда, и бревенчатой стеной с двумя десятками башен. Город! И хотя Андрей жил в шестнадцатом веке не первый десяток лет и общался со многими знатными и просто богатыми людьми, но все равно это плохо укладывалось в его голове. Иметь в собственности не просто землю, деревеньку или промысел — а целый город!

Князь Михайло встретил его раскрасневшимся, в накинутой поверх белой рубахи шубе:

— Прости, Андрей Васильевич, что в таком виде, но ты семью мою аккурат в банное время застал. Паримся. Я уж изгаляться не стал, друзья мы али нет? Раздевайся давай, да прямо и в парилочку. Ты, смотрю, один как перст. Нечто случилось что? Нет, нет, не отвечай! В баню, в баню, там все и расскажешь!

Звереву стало неуютно. Он знал, что по обычаю в русской бане все равны. В смысле — мужчины и женщины вместе моются. А при всем его уважении к семье князя… Однако обошлось. Ни жены, ни дочери Воротынского не было ни в парной, ни в предбаннике. Зато тут стоял щедро накрытый стол.

— Давай за встречу хмельного яблочного сока выпьем холодненького. Супруга обожает, но ныне ужо перегрелась. Мне тоже нравится. Потом изморось дорожную с тебя смоем, поры прочистим, ополоснем, веничком взбодрим, да и расскажешь псе по порядку, что за кручина тебя в скитальцы-отшельники забросила…

В этот раз Звереву и вправду было что поведать о московских и придворных событиях. Временами он приукрашивал, конечно, не без этого — но, в общем, сильно не наврал. Зато и рассказ помучился долгий, до сумерек. Уже при свете ароматных восковых свечей они вдвоем разбирали присланные Иоанном грамоты, свитки и небольшие записки. В большинстве это оказались послания из татарского плена. Многие писали о случившейся беде на имя царя, который по обычаю выкупал своих служивых людей за счет казны, другие, попавшиеся в лапы басурман не по службе, а во время свободное, просили о серебре или обмене у своих друзей и родственников. И промеж жалоб на свою тяжкую долю пленники сказывали много интересного. Одни прямо повествовали о своих наблюдениях: кто подслушал интересный разговор, кто услышал об османских поручениях своему хозяину, кто видел или слышал о закупках снаряжения. Из фрагментов складывалась мозаика. Если многие татары норовят договор с купцами на два года вперед заключить на продажу будущих пленников, если бродят слухи, что через два года цены на невольников упадут изрядно, если все советуют прямо сейчас рабов в серебро превращать, пусть даже и ущербом от обычного, если оружие, стрелы, наконечники велено готовить, но русское порубежье покамест не тревожить, дабы успокоить стражу тамошнюю, — это означало, что готовится не просто набег, а набег из набегов! Один боярин прямо отписал, что выкупить его нужно за два года, ибо ему сказали, что вскоре большой очень полон с Руси будет, и коли его не заберут — то зарежет татарин, дабы место для нового раба освободить. Ибо увечных русских ратников выкупать станет некому.