Александр Прозоров - Битва веков

Имя князя Владимира на следствии по измене так и не всплыло — что странным образом совпало с отменой всех тягот и податей на митрополичьи деревни и доходы в уделе Старицкого, а также передаче им Филиппу своего удельного права судить и миловать.

Все это Андрей узнал из письма Михайло Воротынского. Князь не покладая рук строил на Оби засечную черту — Зверев же, к стыду своему, пребывал в княжестве, наслаждался покоем и обществом жены и детей. Воевода отписал так же и о том, что царь отправил полтора десятка писем к разным дворам, предлагая заключить взаимный договор о предоставлении убежища на случай османского нашествия, а также отправил две грамоты султану с заверениями о дружеских намерениях и предложением заключить мирный договор. Однако же Сулейман Великолепный некстати скончался, и получить ответ пока было не от кого.

Это было хорошим известием: воевода убедил Иоанна начать авантюру с заманиванием османских сил в ловушку. Но присутствия князя Сакульского дело не требовало, а посему он продолжил заниматься делами семейными. Дядюшка настаивал на визите невесты и родителей в Испанию, Полина тоже склоняла его к поездке. Зверев же опасался, что, пользуясь случаем, его четырнадцатилетнюю дочку родич шустро захомутает под венец — а потому начало путешествия всячески оттягивал, ссылаясь на необходимость привести в порядок дела хозяйственные и собрать побольше золота на заморские расходы. Пока же велел выписать из Испании толкового раба для обучения Пребраны тамошним наречьям. Выйдет замуж, не выйдет — а в жизни лишний язык пригодится.

Весной в имение пришло письмо о смерти боярина Кошкина, чье место в Разбойном приказе занял Малюта Скуратов, а также о том, что королева Англии от убежища в России отказалась. Все прочие правители, в том числе и султан Селим Второй, пока отмалчивались.

Дочка тем временем уже округлилась женскими формами, вполне справно болтала на непонятной тарабарщине и даже исхитрилась начать переписку с далеким женихом. Стало ясно, что ехать — пора. И вот тут, чуть не под сборы в дальний путь, в княжество примчался гонец на загнанной до полусмерти лошади с царской грамотой. Почтовой. Иоанн требовал за казенный счет без промедления мчаться в столицу на перекладных. После подобного решительного приказа Андрею оставалось только поцеловать жену и детей и тут же прыгнуть в седло.

Александровская слобода встретила его густым снегопадом, столь долгим и щедрым, что дворня не успевала расчищать улицы и вывозить сугробы — что превышали местами частокол и лежали вровень с крышами амбаров. Лошадь ступала, проваливаясь в рыхлую белизну выше колена. Заметён оказался даже царский двор, подниматься по ступеням пришлось, раскидывая искрящиеся шапки. Зато внутри дворца было сухо и жарко, отчего Зверева бросило в жар — он явственно ощутил, как нос, щеки и лоб стремительно краснеют. Опричник при входе оказался незнакомым, и Андрей просто показал ему подорожную. Этого хватило — любой понимал, что казна стремительную гонку по триста верст в сутки просто так оплачивать не станет.

Спешка привела и к тому, что царя в этот раз князь Сакульский застал не в келье для приемов, а в личной светелке, у дорогого походного складня, что стоял на столе в изголовье узкой постели, накрытой ковром. Царь — лежал. Но не спал: стоило открыться двери, он повернул к гостю голову, жестом отпустил опричника:

— Прости, что так встречаю. Отчего-то суставы разболелись столь сильно, что шелохнуться больно. Топят слуги, топят, но и жар не помогает.

— Краснеют?

— Что? — не понял Иоанн.

— Суставы краснеют? На коже покраснения есть?

— Вроде как да… Не приглядывался.

— Не печи надобно топить, а суставы медом с перцем мазать, — покачал головой Зверев. — И лежать нельзя. Зарастут — будет только хуже. Еще больнее. Посему нужно двигаться, даже если болит. Или смириться с полной неподвижностью.

— Все советы твои, княже, отчего-то с пытками связаны. Душа страдает — жертвуй, тело страдает — еще хуже мучайся.

— Опять намекаешь, что черным колдуном и слугой бесовским я являюсь? — усмехнулся Андрей, давно смирившийся с такой славой, благо на Руси колдунов все-таки не жгут.

— Ты сам завсегда сие показываешь, — болезненно поморщился царь. — Мед с перцем, сказываешь? Ну, коли так, вели сготовить, попробую. Но сам времени не теряй, в Богоявленский монастырь мчись. Найди там митрополита Филиппа да обратно в покои митрополитские доставь. И вели служить, как прежде, в Успенском соборе.

— Я? Бесовское отродье? — вскинул брови Зверев. — Должен митрополита в митрополицкое и на кафедру? Прости, государь, но, может статься, хоть пояснишь, что творится ныне? А то как бы не напортачил я по незнанию!

— Тут все просто, княже, — тяжело вздохнул Иоанн. — Кровь в начале года пролилась. Знал я о ее неизбежности, тянул как мог, в опричнину те земли выбирал, где уделов боярских поменьше, но и до них срок дошел. В Коломенском возмутились князья, жалованных грамот брать не стали, опричников погнать пытались и тем сечу затеяли. И побилось в той брани знатных князей семеро, да холопов, что им помогали, еще двадцать душ, да дьяков и монахов пять человек, простого же люду за хозяев своих вступились в Губине сорок человек, да в Мавеищене больше восьми десятков, да в Ивановичах три десятка. В Бежецком углу без малого восемьдесят.

— Ого! — охнул Зверев. — Жестоко.

— Токмо начало. В поместье Федоровском четыре сотни разом были побиты. По сыску еще двадцать шесть за затею сего бунта наказаны.

— Усекновением головы, — понимающе скривился Андрей.

— Ты не думай, я злобой и страхом покорности не выбиваю! — весь аж передернулся Иоанн. — Один Бог на небе, един царь на земле! Кто волею своей мне служить обещается, тех привечаю, кто не желает, тем дозволяю жить по своему желанию, средь единомышленников, но от меня и слуг моих подальше. И токмо бунтари открытые, упрямцы, сами первыми кровь проливающие, от меня соразмерную кару получают! Дело же мое по укреплению державы и полного в ней единения не токмо ты, да Хворостинин, да Воротынский ныне поддерживают. Во благо общее от вольностей удельных князья Черемисин и Караулов отказались, князь Трубецкой и братья князья Нащокины, Вельский и Черкасский, князь Василий Барбашев-Суздальский! Многие знатные бояре понимают, что благое дело я творю, и на мою сторону в сем перешли! Однако же есть и охальники, меня пред митрополитом оговорившие, противники пустые всего нового, корыстники, не желающие во общее благо крохой поделиться!

— Верю, в опричнину многие знатные люди перешли, — согласился Андрей. — Она все же расширяется, а не усыхает. Но при чем тут митрополит?