Михаил Медведев - Контрольное вторжение

Я не сводил глаз с черных дыр лучеметных стволов. Они смотрели мне прямо в лицо и казались такими огромными, будто засасывали в себя весь мой мир. Если бы я упал или встал на колени, то у меня было бы еще несколько лишних секунд, чтобы закончить разговор, чтобы дать десантникам самый последний шанс открыть огонь и успеть спасти меня. Мне безумно хотелось прожить эти секунды, но я физически не мог унизиться перед теми, кого ненавидел и с кем воевал всю жизнь. Я стоял в полный рост и не пытался бежать.

— Ты не волнуйся, крошка. Главное, не волнуйся. Береги малыша.

— Свет, ты вернешься?

— Я постараюсь, Тумана. Я очень постараюсь.

Первый же выстрел разворотил мне грудь. Я немедленно отключил связь, чтобы девушка не услышала предсмертного бормотания умирающего мозга. Все перевернулось. Перед тем как тьма поглотила мое сознание, я увидел три Бэ-Эм-Дэшки, рушащиеся с рыжего марсианского неба. Весьма рискованный маневр, но пилоты боевых машин очень спешили. Спешили мне на помощь, и я подумал, что ранение в грудь не повод, чтобы умирать. Особенно если живешь в мире, где можно вообще не умирать.

Древние утверждали, что когда жизнь человека заканчивается, душа его отправляется путешествовать по миру. Она может поселиться в дереве или камне, выбрать себе обличье животного или рыбы, а может обосноваться в тельце новорожденного ребенка. Ученые доказали, что приблизительно так оно и происходит на самом деле. Личностная матрица действительно способна бесконечно долго бродить в пределах магнитосферы, а потом воплощаться вновь. Вот только посмертная амнезия делает сие приятное событие совершенно бессмысленным. После смерти вся накопленная информация теряется, так как ее материальным носителем является такая неустойчивая структура, как головной мозг.

Основные черты характера и обрывки воспоминаний иногда сохраняются при новом рождении, но не более того. Поэтому, чтобы продлить жизнь, медики производят сложнейшие операции по пересадке и омоложению нервных клеток, протезированию погибших нейронов и даже добавляют дополнительные объемы памяти, дабы человек не забыл ни одной подробности своего долгого и поучительного существования. Моя жизнь была короткой, поэтому, даже если мое тело и было распущено, хирургам не пришлось слишком долго возиться со стандартными настройками моего серого вещества.

Пожалуй, с ними за несколько часов мог бы справиться и не самый расторопный робот.

В первые мгновения после возвращения сознания мне почудилось, что я снова оказался в плену. Едва слышно шелестели невидимые вентиляторы. Пахло нержавеющей сталью, кровью и лекарствами. Я буквально на полмиллиметра приподнял веки. Мягкий свет коснулся зрачков, и туманное пространство медленно трансформировалось в фиолетовый прямоугольник потолка, а спустя минуту в параллелепипед больничной палаты. Никаких сомнений, я — в нашем госпитале.

В Солнечной Системе принят глобальный стандарт на бактерицидное освещение в лечебных учреждениях.

Наверняка у врагов не может быть такого восхитительно фиолетового потолка. Успокоившись относительно своего текущего статуса, я ощупал рукой грудь. Похоже, мне повезло. Заштопали. Решили обойтись без замены тела. Сэкономили мне целую жизнь. Вот и славно, ведь количество операций по замене тел ограничено.

Я слегка приподнял руку, проверяя силу тяжести. Где я? На Марсе или на какой-нибудь орбитальной станции? Скорее всего, Марс. Орбитальная станция с марсианской силой тяжести только одна — «Буй-43», но она очень старая, и там нет госпиталя. В этом я был уверен на сто процентов, потому что провел на сорок третьем два нескучных года, выслеживая банды последних маринеров. Помню, мы замораживали раненых и возили их на «Глаз орла», который тогда крутился около Сатурна. «Какой „Глаз орла“? — потрясенно спросил я самого себя. — Его же сбросили на Юпитер за сто лет до моего Рождения». Меня затошнило. Я никак не мог вспомнить, когда это я охотился на маринеров. Их ведь всех перебили давным-давно. Или нет? Но ведь я абсолютно Ясно помню, как своей собственной рукой перерезал глотку Эрику Аронсону. Но я не мог этого сделать! Я про него в детстве в кино смотрел. Он умер давно.

Просветление было внезапным и очень неприятным. Моя кожа стала шершавой от пупырышек и покрылась холодным потом, волосы встали дыбом, а во рту пересохло. С перепугу я попытался вызвать кого-нибудь по мобильной связи, но, к счастью, несущая отсутствовала. Осознание того, что мой возраст не двадцать три года, а гораздо больше и на самом деле я являюсь не тем, кем считал себя всю свою короткую жизнь, оказалось очень тяжелым. Больше часа я почти ничего не соображал, с отвращением впитывая поток хлынувшей из подсознания визуальной, звуковой, тактильной, обонятельной и прочей информации. Увешанный старомодным оружием, я полз к передовой где-то под разбомбленным Сан-Франциско и спустя мгновение еле переставлял ноги по лунной пыли, волоча на спине мертвого, как потом оказалось, товарища. Еще секунда, и на меня прут мутанты нью-йоркской подземки. Почти сразу Байконур, мучимый жаждой я слизываю густую кровь с собственной иссеченной ножом руки. А вот я стою над могилой своей жены, погибшей от информационного вируса в черном 2272 году. Мы прожили с ней вместе больше девяноста лет. Вирус сжег ей мозг. Врачи были бессильны.

Почему-то когда воплощаешься, сразу вспоминается только самое плохое, а хорошее возвращается позже, в течение нескольких недель, исключительно в сновидениях. Там, в гостях у Бартони, у меня не было возможности восстановиться до конца. Ошметки ломакинской личности все еще сидели во мне, путая мысли. Нужно избавиться от них. Если затянуть процесс, то можно запросто превратиться в шизофреника.

Наконец тошнота прошла, и голова перестала кружиться. Я сразу же выпрыгнул из кровати, благо указаний соблюдать постельный режим ниоткуда не поступало. Как, впрочем, и каких-либо других интересных предложений, вроде участия в многочасовом допросе по поводу моего возвращения из плена. Но это даже к лучшему. Если меня ни о чем не спрашивают, значит, все устаканилось. Немного беспокоило отсутствие медперсонала, но подобную странность можно списать на военное время. Все медики сейчас наверняка перегружены, и возиться индивидуально с каждым выздоравливающим никто не станет. Можно ведь и самостоятельно найти в шкафу прогулочную пижаму, а под кроватью мягкие шлепанцы. Одевшись и сполоснув лицо, я отправился на поиски столовой. Статью 31 Конституции «каждый человек имеет право на здоровое безвозмездное питание» никто не отменял, следовательно, свою законную тарелку картошки с жареной колбасой и солеными огурцами я непременно получу.