Олег Верещагин - Скаутский галстук

Внутри было чистенько и тихо, горела над стойкой единственная лампочка, под ней дремала какая-то бабулька. У Олега и «Острова» паспорта уже имелись; мы трое по возрасту тоже должны были… но не успели оформить, сами понимаете. Впрочем, бабулька и не настаивала. Места тоже были. Олег спросил:

— У вас люксы есть? И чтоб девочек заказать.

— Вы кто ж такие? — поинтересовалась бабуля, передавая нам ключ. — Туристы?

— Знатоки родного края, — подтвердил Олег. — Землепроходимцы, золотоискатели…

— А где ж руководитель ваш? — продолжала допрос бабка.

— В болоте потоп наш старшой. Аккурат вчерась с утречка, — сообщил Олег. — Завтра по свету поминки по нём гулять будем… Это нам куда?

— Вон туда по коридору, — показала бабулька. — Солома там свежая, вчерась перестлали. А собак шуганите, ежли брезгуете. До ветру на двор…

— Здорово она тебя, — заметил я, когда мы уже открывали дверь в номер.

Номер оказался с пятью кроватями вдоль стен в одной-единственной комнате. Посредине стоял стол со стульями и искусственными цветами в вазе, у двери — шкаф, в котором висела вешалка. В небольшой выгородке обнаружился умывальник и унитаз. Одно окно из комнаты выходило в сад за гостиницей.

— Ничего, — сказал Валька, сбрасывая рюкзак на пол. — Даже уютно.

— Все самые зловещие преступления совершаются вот в таких тихих местах, — сообщил Олег. — Вампиры, оборотни, сектанты, людоеды…

— Где бы нам поесть существенно? — спросил «Дэм». — Интересно, тут буфет есть?

— Есть-поесть… — пропел Валька. — Какой буфет, опомнись, «Дэм»! Сухим пайком перебьёмся… Вали всё на стол, скауты!

В рюкзаках у нас и впрямь было достаточно всякой всячины, взятой в дорогу или положенной родителями, и скоро мы уже сидели вокруг стола и лопали.

— А знаете, — вдруг сказал Олег, посерьёзнев, — вот именно в эти дни в сорок втором Северо-Западный и Ленинградский фронты начали наступление, чтобы снять блокаду Ленинграда…

Олег «Строк» о Великой Отечественной знал если не всё, то намного больше школьных учителей истории и вообще взрослых. Мы перестали жевать.

— И что? — спросил Валька. — Наши победили?

— Не, — «Строк» мотнул головой. — Гитлеровцы очень упорно оборонялись… Ничего не получилось. А Вторую ударную армию заманили в болота и уничтожили. Тогда ещё Власов сдался.

Про Власова мы помнили хорошо. Великую Отечественную мы должны были проходить только в будущем году, но «Строк» ходил в исторический кружок и в марте накричал на Виктора Константиновича, учителя истории, который кружок вёл. Тот сказал, что генерал Власов просто боролся со сталинским режимом и искренне хотел пользы для России. [5] А.А.Власов — генерал, один из любимцев Сталина, отличившийся в боях под Москвой зимой 1941/42 г.г. — это правда. Но правда и то, что летом 1942 года самонадеянность Власова послужила причиной того, что его 112-тысячная 2-я ударная армия, созданная для деблокады Ленинграда, почти полностью погибла в окружении. Большинство бойцов героически сражались и пали смертью храбрых, но их командир, даже не попытавшись оказать сопротивления, сдался в плен врагу. Более того — в плену Власов стал активно сотрудничать с гитлеровцами, обманом и угрозами вербовал, разъезжая по лагерям для военнопленных, в созданную им Русскую Освободительную Армию отчаявшихся, напуганных людей, а то и просто уголовников и бандитов. В военном отношении его «армия» была почти бесполезна, но власовцы прославились расправами с мирным населением не только в СССР, но и во Франции и Югославии. Впрочем, часть людей поступала в РОА, чтобы получить оружие и перебежать обратно к своим, а другие подготавливали и осуществляли восстания против гитлеровцев (как, например, весной 1945 в Чехословакии). Сам же Власов был казнён уже после войны, как предатель. В настоящее время многие «историки» пытаются выставить неудачника и труса в роли «борца со сталинским режимом» — но это не только исторически недостоверно — это ещё и порочит память русских бойцов, попавших в плен, но сумевших сохранить воинскую честь и человеческое достоинство. Таких было подавляющее большинство как среди солдат, так и среди офицеров и генералов. Говорят, что Олег покраснел, как помидор, вскочил и сказал, что Власов сволочь и предатель, да ещё и трус, что награды от Сталина он брать не стеснялся, а как припёрло — так сразу стал «борцом с режимом»… Виктор Константинович запретил ему появляться на заседаниях…

— А странно вообще-то, — Валька подпёр голову рукой. — Вот всё это было… И не так уж давно, а кажется — как в сказке. Интересно, вот в этом здании что тогда располагалось? Оно же старое…

— Какое-нибудь германское учреждение, — сказал «Строк». — Можно у той бабульки спросить, она наверняка знает.

Но спрашивать мы не пошли — ещё пожевали и расползлись на кровати. За окнами по небу ползли тучи — нехорошие, уже с явным дождём, сразу со всех сторон. Смотреть на них было скучно, да и вообще почти стемнело.

— Давайте карту посмотрим, — предложил «Остров». — Хоть предварительно определим, куда завтра идти.

Мы снова собрались у стола и развернули на нём большую карту района, в котором оказались — её нам выдал «АСК». Район покрывалом затягивали леса с раскиданными в них редкими деревушками, пересекали кое-где железные дороги и шоссейки.

— Надо бы выбрать какое-нибудь более-менее доступное место, — предложил Валька, — но чтоб с историей… Где, кстати, Лёня Голиков погиб?

— В селе Острая Лука, — ответил я, — это далеко.

— Жаль…

— Э, а в гостинице не мы одни живём, — вдруг совершенно не в тему сказал «Дэм». Мы подняли на него глаза, и он пояснил: — Во, слушайте. Кто-то музон крутит.

Мы прислушались. Да, правда… Где-то — то ли в коридоре, то ли в одном из соседних номеров — слышалась музыка. Гармошка, кажется (у кого это такие вкусы?!) и мужские голоса.

— Народное что-то, — определил «Остров», — нам-то что? Я предлагаю…

Прежде чем склониться над картой, я вдруг понял, что знаю эту музыку.

И слова знаю, но только по-русски.

У кого-то и в самом деле странные вкусы.

Я проснулся от того, что под окном, в саду, без конца заводили и никак не могли завести мотоцикл — он глох. С полминуты я лежал, соображая, где нахожусь. Ребята сонно дышали на соседних кроватях. Что-то мягко шуршало по крыше. Мои часы показывали половину второго ночи. Глядя на их циферблат с мягко фосфоресцирующими цифрами, я почти уснул снова, но мотоцикл опять взревел и оборвался нехорошим хрипом. «Свечи,» — подумал я, вставая. Мне не перестало хотеться спать, но посмотреть на людей, которым в полвторого приспичило куда-то ехать, стоило.