Вячеслав Шалыгин - Бой с Тенью

— У вас слишком специфичный подход к проблеме, — Евгений улыбнулся. — Возможно, одиннадцатый просто имеет какие-то сведения, полезные на начальном этапе работы.

— Увидим, — оперативник кивнул. — Ну, что, за знакомство?

Возражать новые товарищи не стали. Все дружно выпили и переместились за ближайший столик. Сразу продолжить беседу не получилось по причине появления нового персонажа. Это была Вера. Гул голосов за столиками стих, и все взгляды устремились на девушку. Сказать, что Вера выглядит плохо, было бы неверно. Просто она казалась очень взволнованной, а щеки ее украшал румянец, который абсолютно не сочетался с общей бледностью лица. В целом создавалось впечатление, что девушка нездорова.

— Вы увидели привидение? — Сошников придвинул ей стул.

— Я… — Вера села и, нервно открыв брошенную кем-то на стол пачку, вынула из нее сигарету.

— Вы не волнуйтесь, — предложил Евгений, чиркая колесиком зажигалки, — расскажите все по порядку.

— Я не волнуюсь, — прикурив, сказала девушка. — Просто я, кажется, видела нашего одиннадцатого.

— Мы как раз о нем… ик… говорили, — обрадовался уже совсем опьяневший Филиппов. Феликс, Евгений и Кирилл Мефодьевич перевели на него строгие взгляды. Тот понял, что причин для веселья гораздо меньше, чем для беспокойства, и замялся. — Говорили об этом… одиннадцатом. Он такой… страшный?

— Он… — девушка глубоко затянулась и покачала головой. — Он… я не знаю, как сказать… Он очень странный.

— Все мы здесь не самые… обычные.

— Нет, — подбирая слова, Вера даже нахмурилась. — Он не такой, как мы. Моей фантазии не хватает, извините. Я не знаю, как его описать и что меня так напугало.

— Пришелец! — громко прошептал Филиппов.

— Толя свое уже выпил, — поставил диагноз Сошников.

— Нет, серьезно! — горячо продолжал Анатолий. — Вы не верите в пришельцев? А напрасно! Я сам их видел! Ну, почти видел…

— Когда выходил из алкогольной комы, — не преминул заметить Феликс.

— Нет, он человек, но очень и очень странный, — сказала Вера. — Да вы сами все увидите. По-моему, он шел сюда.

— Почему же не дошел? — задумчиво спросил Логинов, невольно косясь в сторону входа. — Черт!

Живо отреагировав на его возглас, коллеги обернулись к входной двери и замерли. Одиннадцатый стоял на пороге и приветливо улыбался сразу всем присутствующим. Простоял он довольно долго, во всяком случае, достаточно, чтобы сбить с ритма и охранника, и методично тостующих посетителей бара, однако навязанную новичком паузу не осмелился нарушить ни первый, ни последние. Когда кульминация немой сцены осталась позади, густую тишину разбавил едва слышный комментарий вдруг частично протрезвевшего Филиппова.

— Лучше бы черт!

Новый член группы выглядел даже загадочнее черта. Но главное заключалось не в том, что его внешность была далека от совершенства. Новичок практически не подлежал четкому описанию. Сотоварищи смотрели на него во все глаза, но никак не могли прийти к определенному выводу. Человек был одновременно некрасив и привлекателен, обаятелен и страшен. Глядя на него, можно было испытать полную гамму переживаний: от восторга до отвращения. Высокий, но сутулый, с непропорционально длинными руками, но атлетическим торсом.

Ноги его имели вполне допустимую мужскую кривизну, а вот размер обуви вызывал сочувствие. Туфли новому сотруднику, видимо, шили на заказ. Движения его были чуть замедленными и фрагментированными, как в рисованном мультфильме. Волосы, нос, губы… все было каким-то неестественным.

И еще глаза. Они смотрели внимательно, словно заглядывая каждому на самое дно души. Причем не ради развлечения, а с намерением вывернуть грешную наизнанку. Но одновременно они щурились, подыгрывая доброжелательной улыбке…

Есть люди, источающие угрозу и вызывающие приступы безотчетного страха, есть притягательные добряки, сияющие, словно летнее солнце, есть незаметные — пыльные и серые, этот же человек казался воплощением всех наиболее ярких противоречий.

— Добрый вечер, — приближаясь к столику «ученых», произнес новичок.

Доброты при этом в его голосе было крайне мало. Примерно с теми же интонациями он мог бы произнести: «Не ждали, подонки?», «Кошелек или жизнь» или «Приготовьтесь умереть».

Ему никто не ответил, не пригласил сесть, и вообще со стороны «коры мозга» не последовало никакой реакции. Разве что кивок от доктора Пашкова. Зато неожиданно для других инициативу проявил Феликс. Он выдвинул из-за своего стола шестой стул и предложил:

— Присоединяйтесь к нам, Андрей Васильевич.

— Благодарю, — новичок уселся на предложенное место и вновь улыбнулся, сверля взглядом оперативника. — Если я кого-то напугал, прошу прощения.

— Почему вы решили, что кто-то вас боится? — не совсем искренне удивился Сошников.

— Я не слепой, — мягко ответил Андрей, — но вы правы. Это не испуг, а, скорее, недоумение. Его вызывает несопоставимость того, что вы видите, с тем, что хотели бы видеть. Вы не можете подобрать мне нужный эпитет, и вас это раздражает, злит, заводит. В результате вы теряете терпение, и тут начинается самое неприятное. Самоуничижение. Нет, внешне это выглядит как самовозвышение. Вы навешиваете на неведомое ярлык — отклонение — и, упиваясь своей ординарностью, успокаиваетесь. Но, игнорируя проблему, проблемы не решить. Это вы прекрасно понимаете и невольно возвращаетесь к начальному пункту. А это подталкивает вас к мысли, что ваш разум слишком слаб, чтобы понять нечто запредельное. Вот вам и снова самоуничижение. Никуда от него не деться.

— Вы закончили? — неприязненно поинтересовался не выпивший пока ни капли Кирилл Мефодьевич.

— В целом — да, — новичок вновь улыбнулся, причем так, что кое у кого на затылке шевельнулись волосы.

— Вы хотели сказать, что вас следует принимать таким, какой вы есть, — спокойно уточнил Евгений.

— Вот именно. Другого выхода у вас все равно нет.

— Вы произносите это так, что вас одновременно хочется и придушить, и угостить коньяком, — сказал свое веское слово вновь расслабившийся Филиппов.

— История всей моей жизни, — Андрей кивнул. — Я и альфа и омега. Красный и фиолетовый. Плюс и минус…

— Господи Иисусе! Я вас сразу и не признал! — Филиппов, пьяно гримасничая, отодвинулся от стола и сделал вид, что собирается рухнуть на колени, причем не поднимаясь, а соскользнув со стула.

— Придет время, и я вырву твою осклизлую глотку, — Андрей говорил негромко, но очень зловеще. — Но пока, будь любезен, плесни мне чего-нибудь покрепче.

Последние слова он произнес так, словно хотел подчеркнуть, что в сцепке обе фразы образуют отличнейшую шутку и с минуты на минуту все просто обязаны умереть от смеха. Кроме Анатолия, никто даже не улыбнулся. Адресат послания тоже кривился, скорее от растерянности, чем от веселья. Он даже опять немного протрезвел. Всем, в том числе Филиппову, почему-то казалось, что свое обещание странный новичок рано или поздно исполнит.