Сергей Малицкий - Блокада

— Бывают, — согласился Вотек, — Но редко. Если только поближе к болоту, где еловник в основном тянется, а здесь с лошадью трудно. Днем еще можно проскочить, если успеешь до Ведьминой горы добраться да Бриша смилостивится, пустит в свое царство, а уж не успеешь — впрягайся сам. Если жив останешься.

— А чего тут пугаться? — припал к окну Рашпик. — Пока едем, я еще ни одной твари не видел. Да и верно Хантик говорит: заимок тоже не было, какая уж тут теснота.

— Заимки захотел? — ухмыльнулся Вотек. — А нор древесных не хочешь? Заимки там, у болота, на дороге, а тут, в бору, заимок вовсе нет. И зверья тут нет. Или почти нет. И люди, что выжить умудряются, занимают дупла, до которых добраться могут. Или выдалбливают для себя, но за День-то не выдолбишь — по долбил и беги к Брише на поклон: дай на островке ночь переждать или хоть за мостом у костров, а то ведь не выдюжу до утра. Деревеньки острожные тоже к увалам жмутся, но там народ себе на уме, никого за ворота не пустят.

— Беляки? — спросил Пустой.

— Они самые, — кивнул Вотек.

— Погодь! — возмутился Хантик. — Это ж все байки?

— А ты переночуй не в машине да не в дупле, за прочной дверью, а у кострища, — тогда и поговорим, — ухмыльнулся Вотек. — Сразу тебе скажу: в здешних краях обретаются самые смельчаки да те, у кого в других местах полный предел настал. Или совсем уж безголовые. Только и смельчаков надолго не хватает. Смелость, видишь ли, иногда подсыхает, как гриб в жару на бечеве. Правда, селиться тут надо зимой, чтобы к лету и дупло выдолбить, и какое-никакое хозяйство сообразить. Ну а уж там — живи, насколько духу хватит.

Филя похолодел. Что и говорить, всякие страсти-напасти о Мороси рассказывали, только веры им не было, потому как кто бы чего о запленочных ужасах ни болтал, по-любому чужие слова пересказывал да приукрашивал от себя. Было в тех рассказах кое-что и о беляках — то ли мертвяках, то ли сумасшедших, что жили в земляных ямах, укрывались хвоей, а ночами искали живой плоти. Только на зиму успокаивались, но оттаивали с весной и вновь превращали заповедный лес в обиталище нечисти.

— Получается, не зря Файк соскочил? — задумался Хантик. — Здесь-то особо не погуляешь!

— Почему? — не понял Пустой, — Горник говорил, что ходил через этот лес ночью. Не через самую чащу, но ходил.

— Трепач! — раздраженно бросил Рашпик.

— А ты это ему в глаза скажешь? — скривился Хантик. — Горник мог. Его никакая пакость не берет.

— Тот, кто смерть дразнит, у ее ногтя спать ложится, — пробурчал Вотек. — Хотя этот ваш Горник сам как ноготь.. — Ну-ка, механик, не сворачивай тут с дороги, прямо забирай.

Колея уходила вправо, держась пластов еловника и просветов в чаще, а впереди сгущалась вовсе непролазная темень. Толстые ветви начинались едва ли не на высоте трех человеческих ростов, все сразу стало серым, краски исчезли.

— Тут недолго, — прищурил глаза Вотек. — Срежем пяток миль через сердце лесочка, заодно и орду за собой потянем, если ей до тебя, Пустой, такая охота есть. Да и давно мне глянуть на беляка хотелось. Говорят, что под этими кронами день не настает, а значит, и беляки бодрствуют.

Хвоя, лежащая на земле, казалась черной. Вездеход полз почти беззвучно, разве только двигатель урчал, прикладывая немалое усилие к двум мостам из четырех. Филя корил себя, что не нашел получаса, чтобы бросить провода к фарам, но вскоре глаза привыкли и он стал различать не только те стволы и корневища, которые вездеход миновал, но и серое пространство впереди, справа, слева. Странное чувство появилось у мальчишки. Ему казалось, что не толстенные стволы деревьев тут и там опирались о землю, а каменные колонны, что поддерживали странное темно-зеленое, аж черное сучковатое небо, спустившееся почти до самой земли.

— Человек! — вдруг закричал Рашпик.

Филя повернул голову и в самом деле увидел человека. Худой голый мужчина стоял в просвете деревьев и, медленно поворачивая голову, провожал взглядом вездеход. До него было довольно далеко, но Филе показалось, что он различает холодный безжизненный взгляд. Вездеход удалялся, а человек продолжал поворачивать голову даже тогда, когда его лицо пошло через плечо за спину. Страх сжал сердце мальчишки холодными тисками.

— Бог единый и всепрощающий, избавь нас от ужаса и мучений, пошли легкую смерть, — зашептал побледневшими губами Хантик, прижимая к груди молельного истукана.

— Легкой смерти в конце длинной жизни, — неожиданно пробормотал почти трезвым голосом Сишек и с досадой потряс пустой флягой.

— А чего их бояться-то? — храбрясь, сдвинул цевье дробовика Рашпик, — Голый мужик в лесу. Что он может сделать-то? Ну ладно ночью, а днем-то, пусть и в сумраке? Башку снести — и гуляй себе.

— Храбрец, смотрю? — презрительно усмехнулся Вотек, — Но даже если меткий, успеешь перезарядить ружьишко? И ручки не задрожат?

— А чего им дрожать-то? — неуверенно протянул Рашпик.

— Главное — самому таким не стать, — медленно проговорил Кобба и нащупал под одеждой клинок.

Рук, сидевший на полу, прижал уши и зловеще зацокал.

— Вот они, — хрипло прошептал Коркин.

Филя судорожно облизал губы. Бледные тени десятками окружали каждое дерево, прижимались слизняками к коре, сидели в черной хвое, лежали, медленно разгребали землю, и все, как один, поворачивали головы за вездеходом почти до слышимого шейного хруста.

— Откуда же эта пакость? — прошептал Коркин. — Они что? Плодятся?

— Алее их знает, — пожал плечами Вотек. — Детенышей вроде никто не замечал, да и о новообращенных никто не слышал. Редкую добычу рвут на части — тут уж не до обращения. Хотя и меньше их не становится. Бриша считает, что тут где-то недалеко кладбище было и это Морось мертвецов из могил выгнала, так что-то я ни одежды на них не вижу, ни баб среди них не замечаю, ни стариков. Все на одно… лицо, или что там у них. Да и непохожи они на трупов. Но меньше их не становится, хотя многих уже подрубили.

— Есть, выходит, храбрецы? — закашлялся Хантик и смахнул со лба пот, — Вырубают жилье в стволах зимой — когда эти спят, что ли? А чего бы их зимой не порубить?

— Думаешь земельку между корнями подолбить? — усмехнулся Вотек. — Так они только того и ждут: зарываются локтя на три, на четыре — и ждут либо весны, либо вот такого умельца. Им-то что? Годами могут живой плоти ждать.

— Нет, — покачал головой Хантик, — Какой бы крепкой ни была дверь, но знать, что этакое будет в нее ночью скрестись… И нужник не потребуется. Где сидишь, там и нужник.

— Так я и говорю, — кивнул Вотек, — Мало тут жителей. А зверья так и вовсе нет. Если только птицы, но и их не слышно.

— Однако забралась Сухая Бриша, — покачал головой Пустой и вздрогнул: на лобовое стекло машины со стуком запрыгнул беляк.