Сергей Малицкий - Блокада

— Ты чего спрашиваешь-то? — недоуменно обернулся на мальчишку толстяк. — Какими нормальными? Они же пе-ре-род-ки! Ты видел, как их крючит-то? У одного глаза нет, у другого рога на голове, у третьего кости поверх кожи. Страсть одна. Они переродки, понимаешь?

— Да не о том я, — поморщился Филя, — Ты ж постарше меня.

— И намного! — приосанился Рашпик.

— Ну так и объясни! — потребовал мальчишка. — Вот представь себе, что вот это все — ну рога, глаза, кости — это все как одежда. Панцирь. Шкура. Маска.

— Ну? — поскреб Рашпик покрытый редкой щетиной подбородок.

— А вот если его снять? — начал размахивать руками мальчишка, — Что останется?

— Что, что, — хмыкнул Рашпик, — Потроха. Еще мозги.

— А если и мозги тоже? — не отставал мальчишка.

— Ничего, — начал сердиться Рашпик. — Только я вот что тебе скажу: ничего не останется! Даже если просто шкуру содрать — я вот сдохну еще по ходу дела.

— Ты не понял, Рашпик, — Филя с досадой посмотрел на спину Рени-Ка, который шагал перед толстяком, — Вот переродки — они изнутри тоже переродки? Или изнутри они нормальные? Вот там, на площади у Чина, торговцы — половина из них переродки. Сам Чин — переродок. Но они же так-то как обычные люди!

— Понимаешь… — Рашпик, который продолжал во время разговора с мальчишкой вышагивать за Рени-Ка, остановился. — Мне кажется, что если по нутру разбираться, то половина людей — переродки. Только если потом это нутро распределить по всем, у кого его взяли, ну для сравнения в смысле, да не перепутать, то получится так, что переродковое, поганое нутро не только по переродкам пойдет. Поверь мне, малец, я много встречал лесовиков, которые с лица — ну просто светлые, только что моются пореже. А подойдешь поближе, послушаешь, что говорят, да не дай лес сходишь с ними в Морось — и поймешь, что перед тобой самые натуральные переродоки.

— Рашпик! — донесся крик Пустого.

— Иду! — отозвался толстяк и заспешил вперед.

У ног Пустого лежала крышка от резака.

— Потерял? — спросил механик у толстяка.

— Выбросил, — недовольно проворчал Рашпик, — Она ж тяжелая, сволочь. А толку от нее никакого. Я ее под лавочку сунул — как вы ее разглядели?

— Какую лавочку? — не понял Коркин. — Я ее сразу заметил, хоть она и серая здесь. Она посреди улицы валялась!

— Ты дурак, Рашпик! — взмахнул руками Филя, — Ты думаешь, она просто так тяжелая? Это ж радиатор! Он от перегрева! Вот ведь умник…

— Подожди, — остановил мальчишку Пустой. — Где лавочка, Рашпик?

— Да тут где-то была, — засуетился толстяк. — Вот заборчик. Хотя нет. Там другой заборчик был. И тут дома, а там фабрика какая-то стояла. И кусты были.

— Может быть, ее кто-то перенес? — вмешался Рени-Ка.

— Это пленка, — понял Пустой.

— Какая пленка? — обиженно проворчал Рашпик, запихивая крышку от резака обратно в мешок. — Я, кстати, больше ничего не выбрасывал.

— Девятая пленка, — ответил механик. — Мы все еще не вышли из нее. Ширина ее где-то мили две-полторы. Вспомните. Всякий раз, когда мы хотели вернуться, мы действительно проходили половину мили, милю — не больше. Но никогда не находили знакомых улиц. Да и трудно тут найти. Все серое. Костер потухнет, шаг в сторону сделаешь, уже и кострища не разглядишь. Рени-Ка, расскажи, как ты тянул здесь ленту.

— Просто, — пожал плечами светлый. — Зафиксировал ее за девятой пленкой и пошел. Вместе с Йози-Ка. Прошли миль пять. Ленту старались тянуть по прямой, но никуда не пришли. И нигде не пересеклись с собственной лентой.

— Вот, — Ярка протянула руку. — Я подобрала с час назад. Забыла сказать. Отбегала за дом, — Она покраснела. — Там было много.

На ладони недотроги лежала гильза.

— Твоя, Кобба, — заметил Пустой. — Отсекатель ставил?

— Да не до того было, — прогудел отшельник. — Бой внезапно начался. Да я и успел только пару очередей дать, потом пришлось рубиться.

— Без отсекателя, — кивнул Пустой, — Значит, гильзы отлетали шагов на двадцать. А мы шли до них несколько миль. Кто-нибудь что-то подбирал еще? Не наше, местное?

— Я подбирал, — потянул с плеча мешок Коркин. — Там в одном доме горшок был с засохшим цветком. Красивый. Ну я землю-то с цветком засохшим вытряс, а горшок прибрал. Ничей же.

— Давай, — протянул руку Пустой.

Скорняк распустил мешок и с недоумением вытянул пустую тряпицу.

— Нету. Так ведь перевязал я его. Вот и узел.

— Если кто-то со стороны видит наше путешествие, то, пожалуй, веселится, — скрипнул зубами Пустой, — И над тобой, Рени-Ка, веселился. Рашпик, а ну-ка доставай крышку. Коркин, у тебя должна быть веревка. Нужно локтей пять, не больше.

Толстяк с виноватым видом достал крышку, Пустой прикрепил к ней веревку.

— Сам потащишь? — не понял Рашпик, — Имей в виду, она тяжелая. Судя по цвету, ну по тому цвету, что раньше был, бронза, наверное. Или сплав какой с медью. Ты за такие железки хорошую монету давал.

— Может быть, в том-то и дело? — оглядел Пустой спутников и, размахнувшись, швырнул крышку вдоль по ровной, как стрела, улице.

Она повернула направо через десяток шагов почти под прямым углом. Как летела прямо, так и повернула в сторону, и веревка, которая тянулась за ней на все пять локтей, тоже изогнулась в воздухе. Крышка с грохотом ударилась о стену дома и упала. Рук с цоканьем побежал за снарядом.

— А дальше? — вытаращил глаза Рашпик.

— Пошли, — поправил мешок на плечах Пустой. — Между домами бросим.

Бросков пришлось сделать еще с десяток. На третьем броске крышка развернулась и полетела назад, заставив уворачиваться от нее Коркина, отчего скорняк вновь схватился за живот. Но чаще всего следовал удар о дом или о дерево, после чего Пустой поднимал немудрящий снаряд и запускал его в ту же сторону, пока очередной заборчик, за которым торчали такие же чахлые серые деревья, как и все вокруг, не расползся мглистым туманом и спутники не оказались среди развалин, которые после серых домов и деревьев вдруг показались Филе на удивление цветными.

— Однако надо чинить твой таймер, Коркин! — заорал мальчишка. — Тут утро, а по твоему прибору вроде как вечер должен быть.

— Я подозреваю, что мы были там, — Пустой кивнул на оставшуюся за спиной стену серого тумана, — не более суток. И ширина этой пленки шагов сто, если не меньше.

— Я не вижу крепости, — пробормотал Кобба.

Впереди, насколько хватало глаз, лежали развалины домов, большинство из которых не поднимались выше уровня первого этажа. Улицы едва угадывались среди обломков, деревьев почти не было, но впереди местность понижалась, спускаясь или к некогда застроенному оврагу, или к речушке. Милях в пяти темнела широкой каймой противоположная сторона девятой пленки.

— А переродки тут какие-нибудь есть? — опасливо спросил Рашпик.