Андрей Посняков - Кокон

— Эх, мазилы! — лениво ругался Тихомиров. — Ты, Олеся, на какую команду ставишь? Я — на тех, кто в красных трусах.

Петрович ухмыльнулся:

— А я на зеленых…

— Ну, хватит болтать, пошли, — всмотревшись вдаль, неожиданно заявила Олеся. — Автобус, кажется. Вон, на дороге — пыль.

Действительно, пылевое облако быстро приближалось к площади — к автобусной остановки и магазинам, правда, когда пыль рассеялась, оказалось, что это никакой не автобус, а грузовик, самосвал ЗИЛ-130, доверху груженный навозом.

Притормозив, грузовик остановился напротив промтоварного магазина — желтовато-белого здания в стиле сталинского классицизма, с колоннами и архитравом. Водитель в кирзовых сапогах громко захлопнул дверцу, выругался и, бросив в рот папиросину, зашагал к стоявшему рядом с магазином ларьку.

— Пивка, верно, прикупить решил, — завистливо протянул Макс.

— Ага, пивка. — Григорий Петрович прищурился. — В то время, Максим, пиво так просто не продавали. Только по большим праздникам, да и очередищу надобно было отстоять — будьте нате!

— Ой… — сдавленно, словно бы подавилась чем-то, вскрикнула Олеся. — Там… там… смотрите!

Тут и Тихомиров осекся, и — почти сразу — Петрович. И было из-за чего. Увидели…

С машины, прямо из навозной кучи, пружинисто выпрыгнули на площадь два существа. Огромного, метра под три, роста, с когтистыми лапами, с тремя горящими лютой злобой глазами.

Выпрыгнули, отряхнулись, словно только что переплывшие реку псы, присели, уперев руки — или передние лапы? — в землю, и принялись водить вытянутыми, как у бабуинов, мордами. Словно высматривали кого-то. Или, точней, вынюхивали. Поводили, поводили и, как по команде, уставились на беседку!

— Смотрите… — в ужасе вскрикнула девушка.

Максим крепко ухватил ее за руку:

— Да что тут смотреть? Бежим!

Они понеслись вниз, через стадион, дальше, к клубу, смешались с толпой тусующихся у танцплощадки подростков. А монстры объявились уже под аркой! Вот снова принюхались… рванули к беседке! Завыли! Разочарованно, с явной досадой.

Местная молодежь, конечно, ничего не услышала, а вот беглецам стало как-то жутко, неуютно, Тихомирова даже холодный пот прошиб. Не за себя волновался — за Олесю, Петровича…

Трехглазые рысью спустились с холма, миновали стадион и устроились рядом с клубом, у тополей, закинув за спину копья. Присматривались, а больше — вынюхивали, потом один достал что-то из переметной сумы — кровавый кусочек мяса; монстры сожрали его на раз, едва не подравшись.

— Оголодали, видать, тварюшки, — невесело усмехнулся Петрович. — Это хорошо — жрать-то им тут, как и нам, нечего. Может, поищут, поищут — да свалят?

— Лучше бы нам самим поскорее свалить. — Максим с остервенением сплюнул. — Вот ведь упертые гады! И как они только нас здесь нашли?

— Полагаю, по запаху, — негромко высказалась Олеся. — Вы посмотрите, как они носищи-то вытягивают…

Макс махнул рукой:

— Да уж, вынюхивают — это точно.

— Словно сторожевые псы.

— Послушайте! — Девушка вдруг радостно дернулась. — А ведь в толпе они нас не вынюхают! Запахи-то ведь и от других идут… Смотрите, смотрите, тварюги-то эти, даже, похоже, глаза прикрыли…

— А зачем им глаза? — хмыкнул молодой человек. — Думаю, они вообще людей друг от друга не очень-то отличают. Ну, если только по росту и по комплекции.

— Да, наверное… — Олеся рассеянно посмотрела вокруг. — Значит, нам надо сейчас вместе со всеми быть, ну, с молодежью этой. И вообще, интересно — чем это мы так пахнем?

— А вы взгляните внимательней, — Григорий Петрович кивнул на застывших у тополей чудовищ. — Что это они из котомки достали, обнюхали? Не твой ли, Олесенька, ватничек?

— Вот черт! — зло прищурилась девушка. — Не надо было его выбрасывать…

— Да бросьте вы. — Тихомиров пригладил растрепавшиеся от ветра волосы. — Может, у нас вообще свой, особый запах. Который — ты, Олеся, права — эти твари хорошо чувствуют.

— Ну, в толпе-то — не очень хорошо. Иначе б давно разорвали!

— Эх, умеешь ты утешить, Петрович! — Макс потянулся. — Ну, господа, что делать будем? С автобусом, как я понимаю, мы сегодня в пролете.

— Мы, похоже, со всем в пролете. — Инженер скривил губы. — Единственное спасение — в толпе.

— Ну, не вечно же нам с местными тусоваться?

— А пока, Олесенька, похоже, что другого выхода нет. Пока уж тут будем, а там посмотрим — может, тварюшки утомятся или оголодают… уйдут куда-нибудь, хоть на время.

Максим лишь качнул головой: надежда слабая. Потом, пристроившись к стайке девчонок в коротких юбочках, подошел к афише:

— Новый художественный кинофильм! «Зита и Гита». Индия. Цена билета — сорок копеек… Ну что, сходим в киношку? Заодно хоть отдохнем малость.

Олеся тихонько засмеялась:

— А пошли!

Тихомиров заснул сразу, едва уселся в жесткое кресло. Не дождался даже, когда погасят свет. Минут через пять после начала фильма захрапел и Петрович, лишь одна Олеся, несмотря на нервный озноб и усталость, досмотрела кино до конца. Улыбнулась, покосившись на своих дремлющих спутников:

— Эй, хватит дрыхнуть! Вставайте.

— А? Что такое? — Максим заморгал глазами. — Ах… ну, как фильм?

— Замечательный. — Девушка расхохоталась. — Про любовь, между прочим.

— Индийские — они все про любовь.

— Что дальше-то делать будем? — очнулся Петрович.

Тихомиров пожал плечами:

— Что-что… Посмотрим! Но здесь уж не останемся, точно.

Монстры никуда не делись, все так же, как верные псы, принюхиваясь, ждали у входа. Переглянувшись, беглецы быстренько примкнули к самой крупной молодежной группке, кучковавшейся у танцплощадки. Туда же переместись и монстры.

— Вот ведь сволочи! — с досадой сплюнул Макс. — И чего им неймется-то?

— Небось чувствуют, что мы где-то рядом.

Местная группа — вокально-инструментальный ансамбль — гордо именовалась «У нас, молодых», как ностальгически пояснил Петрович, по названию последнего на тот момент альбома «Самоцветов»; песни этого коллектива, собственно, и составляли основной репертуар ансамбля.

Вот уже настроили гитары, грянули…

Народишко быстренько потянулся на танцплощадку.

наяривали музыканты, народ плясал, пока только в основном девушки, юноши доходили до танцевальной кондиции рядом, за тополями, накачиваясь «Солнцедаром», «Агдамом», «Анапой» и прочей бормотухой, скромно именуемой в советской торговле «креплеными винами».

Трехглазые монстры, опираясь на копья, смирно стояли здесь же, у тополей, и, как показалось Максу, с интересом посматривали на молодежь: а чего это тут такое пьют?