Андрей Уланов - Автоматная баллада.

Надежда была исключительно на естественное человеческое качество — жадность. Сам–то Шемяка, после одного паршивого, едва не стоившего ему половины скальпа случая возвел контрольный дострел сомнительных покойников в ранг обязаловки, но вот есть ли подобное правило у того!

Вопрос, достойный принца шведского… или датского? Впрочем, сейчас это уже перпендикулярно.

Пока же остается лежать мордой в грязь и бормотать себе под нос старинную детскую считалочку: «я трупик–трупик–трупик, я вовсе не живой». И надеяться, что тот, кто стрелял, не собирается ждать, пока его трофеи вместе с бездыханным телом скроются под поверхностью трясины.

К счастью, тот не собирался — уже через полминуты Сергей явственно расслышал торопливое хлюп–хлюп–хлюп приближающихся шагов.

Хлюпало, как он и ожидал, слева–спереди. Все верно, заросли кустарника в той стороне были, по сути, единственным местом, где мог прятаться стрелок, — полтора чахлых деревца прямо по курсу могли послужить укрытием разве что сурку. Кустарник, к слову, объяснял также отсутствие звука выстрела — рассеять и поглотить и без того негромкий хлопок какой–нибудь мелкашки эти заросли могли только так.

Поначалу Шемяка собирался подпустить стрелка вплотную, но тот, подойдя метров на сорок, вдруг остановился, и Сергей, даже не успев толком задуматься, что было сил рванул порядком увязшее тело вверх и вбок. Мгновением позже из продавленной его головой ямки взметнулся очередной бурый фонтанчик, а еще миг спустя коротко простучал Сашка.

Фигурка — неожиданно маленькая даже для низкорослых болотников — впереди выронила ружье, качнулась, неловко взмахнув рукой, и упала.

Шемяка сел. Это было рискованно — убитого могли страховать, но почему–то Сергей знал, что этот болотник был один. Знал, и все тут. Когда–то давно он пытался разобраться, откуда берется это знание, даже раздобыл книжку по психологии. Настоящую, довоенную, почти целую — из шести сотен страниц не хватало лишь полусотни, ну и обложки. К сожалению, книжка оказалась полной заумью, хотя и польза от нее тоже случилась — одного, уже было совсем собравшегося швырять в него топор гопача Шемяка озадачил вопросом: «Мужик, а тебя лингво–церебральный анализ не беспокоит?» Озадаченный топорометатель впал в ступор, из которого был выведен Сашкиной пулей в переносицу.

Очень хотелось закурить. Машинально Серега начал вытирать руку о штанину, хотя грязи на пальцах от этой процедуры скорее прибавлялось, чем уменьшалось, затем опомнился, встал и, держа наготове автомат, начал подбираться к убитому.

«Маленький какой–то, — снова подумал он, — даже для болотника мелковат. И тощий».

Из одежды на убитом имелись серые шорты и нечто вроде мешковатой майки. Шагов через двадцать Шемяка понял, что майка и впрямь имеет к мешку самое прямое отношение, ибо когда–то мешком и была. Также он разглядел на спине трупа два красных, каждое с кулак размером, пятна выходных отверстий и опустил Сашку. Подошел вплотную, носком сапога приподнял ружье — ну да, однозарядная мелкашка. Теперь понятно, чего мазнул первый выстрел, оказывается, ствол винтовки проржавел чуть ли не насквозь, удивительно даже, что кто–то набрался храбрости палить из такого. И приклад весь в трещинах. Хуже чем барахло, волочь на продажу — так ведь не купит никто, а смеху будет…

С досады Сергей пнул винтовку так, что та улетела метра на три. Затем так же, ногой, осторожно подцепил за плечо убитого, перевернул труп лицом вверх, вгляделся — и, отвернувшись, сплюнул.

Загадка маленького болотника оказалась очень простой. Перед следопытом лежал ребенок. Лет то ли десяти, то ли четырнадцати — Сергей не настолько хорошо разбирался в здешних болотниках, но черты лица были детские, определенно. Этот… или эта, по виду не понять, да и грязь, а так… не в шорты же заглядывать! Впрочем, какая разница? Никакой! По–настоящему важным был лишь туго набитый кожаный мешочек, прицепленный к веревочному поясу и… Шемяка, присев рядом, осторожно коснулся шеи, поддел пальцем что–то тонкое, блескучее… …и маленький золотой крестик на цепочке.

СТРЕЛОК

«Правило седьмое: как только представилась благоприятная возможность, смени магазин. Иметь несколько патронов в запасе много выгоднее, чем остаться с пустым магазином в разгар перестрелки!»

Нажать защелку магазина, подхватить выпавший, вставить запасной — эту нехитрую последовательность действий его руки научились исполнять самостоятельно, без всякого участия головы, уже после первой тысячи повторов. Затем стрелок аккуратно поставил курок на предохранительный взвод, поднял руку и, разжав ладонь, позволил пистолету соскользнуть обратно в рукав.

И только после этого встал с колен и обвел взглядом зал.

Шестнадцать пар очень ошеломленных глаз. Поправка — минус один у пригнувшегося за дальним столиком мужичонки с жутким ожогом на пол–лица, и плюс два у вылетевшего из двери на кухню толстяка в засаленном переднике… с двустволкой.

«Интересно, что за войну он собирался тут устроить со своей «тулкой»? — с иронией подумал стрелок. — Четвертую мировую, не иначе. Герой…»

Он глубоко, полной грудью, вдохнул… задержал выдох… запахи табачного дыма и пота сейчас почти не чувствовались, напрочь перекрытые пороховой гарью и терпким привкусом крови. Вкус победы…

И вместо фанфар — жужжание мух. В тишине. Такого, похоже, они еще не видели, хотя уж который год жили в мире, где закон тайги зачастую был единственным по обе стороны частокола вокруг селения.

Стрелок перешагнул через опрокинутую лавку, подхватил пояс — блеснули на миг угодившие под пыльно–дымный солнечный луч пистолетные рукояти, — за его спиной и по залу прошелестел первый шепоток. Разбился на несколько журчащих ручейков и вновь слился в слитно–неразборчивое «фыр–мыр–дыр–быр».

Сообразили… наконец–то.

Глухо звякнула отодвигаемая миска… проскрежетала лавка… скрипнули доски под тяжелым ботинком. Простенькая разминка для памяти — на том месте сидел мужчина в серой, с черными карманами куртке, лет сорока, рыжая и неплохо ухоженная борода из тех, что именуют окладистыми, а общее телосложение… ну, не грузный, а что–то среднее между плотным и кряжистым, подумал стрелок, дождался, пока шаги прекратятся, и развернулся.

Рыжебородый стоял в метре перед ним, сложив руки на груди. Страха в его глазах стрелок не прочел, скорее — уважение напополам с любопытством, и это, пожалуй, было хорошо. А если припомнить прошлый подобный раз, то и без всяких «пожалуй».

— Ловко ты их положил. — Рыжебородый повел рукой. — Бах–бах–бах, и в дамках. Народец даже, вишь, прибалдел малехо, а ведь не детишки, сам понимашь, всякого видали. Но чтоб вот так, один на шестерых… хлоп–хлоп, и лежат голубчики, будто по арбузам на плетне палил. На такую работу прям любоваться глазам приятственно.