Андрей Уланов - Автоматная баллада.

— Сколько же их погибнет? — Много, — его всегдашний холодно–равнодушный тон сейчас действовал на нее, словно звук царапающего по стеклу гвоздя. — Большинство. — И тебе все равно нужна победа? — Это им нужна победа, — чуть помедлив, ответил Швейцарец. — Которую я честно попытаюсь обеспечить. Лично меня вполне устроит нанесение «огонькам» потерь, несовместимых с дальнейшим плотным контролем этого… Перехода. Они лежали на полу — кровать в штабной комнате «Солнышка» оказалась жутко скрипучей. Лежали, прижавшись друг к другу, — как и все ночи, начиная с той… первой… после поляны. Каждый отлично понимал — то, что они делают, не помогает заполнить пустоту утраты. Но хотя бы дает иллюзию. — И ты готов ради этого устроить бойню? — Я готов ради этого выиграть не мной начатую войну. — Но ведь они — люди! — Они — не люди, — глухо возразил Швейцарец. — А кто? — Они просто ключ к алмазам. Которые, в свою очередь, ключ к Европе — твоя любимая идея, ведь так? А значит — никаких людей. Просто набор ключей. — Ты — чудовище, — прошептала Анна. — Мутант. Монстр. Нелюдь. Она не сразу поняла, осознала, что звук, изданный им в ответ, — это смешок, только очень хриплый. — Не–ет, — протянул Швейцарец. — Ты глубоко не права. Чудовища на такое неспособны. Вспомни тех собак. Их вожак, глупая псина, понятия не имел, что бывают ситуации, когда нужно атаковать до конца, не считаясь с потерями. Только люди. Только люди… обладающие мутацией под названием «рациональное мышление». Когда–то… такие же люди, рационально просчитав, что добрая ссора будет лучше худого мира, решили перевести «холодную войну» в «горячую» стадию. Потом другие рациональные, а может быть, и те же самые, решили, раз уж проигрывать — так не в одиночку! И нажали кнопки. Умирать — так всем вместе! Он снова коротко засмеялся. — Эти два… лагеря, в общем–то, неплохо справляются с проблемой вымирания и без моей помощи. Сколько они еще протянут? Год? Три года? Пять лет? Навряд ли. — Поле могло бы спасти их. Эта нейтральная земля… «чистая», никем не используемая пашня, из–за которой они воюют… почему бы им не поделить ее? Ты… ты ведь может помочь им договориться! Дать им не смерть, а мир! — Слишком сложно, — Швейцарец перевернулся на спину. — А также долго и маловероятно. Люди вообще не очень–то склонны к компромиссам, иначе б не попытались устроить похороны родной планеты. И здешние… бывшие пионеры–октябрята в этом отношении ничем не лучше тех, кто держал палец на ядерных кнопках. Там ставкой была власть над миром, здесь — право распахать несколько гектаров земли, светящейся чуть меньше, чем по соседству. Разница только в масштабах, не в сути. Да и потом, они в любом случае даже и слышать не захотят о компромиссе — слишком уж много крови пролилось, и эту реку, так же как Шерну, вброд не перейти. Столько лет… и ты хочешь, чтобы я взял и сказал: «А давайте жить дружно»? Нет, я могу помочь им выиграть войну, а не совершить чудо. — Они — люди, — упрямо повторила она. — На самом деле, — после минутной паузы задумчиво произнес он. — Знаешь, что самое смешное? Эти алмазы, к которым ты рвешься… они ведь могут оказаться никому не нужны там, в Европе! Не думала? Это ведь у нас, в Сибири, уже кое–как восстановили формулу товар–деньги–товар и вспомнили, что желтый блестящий металл хорошо подходит на роль денег, а сверкающие камушки для этой функции служат еще лучше. Но Сибирь большая и пострадала сравнительно мало, а Европа… даже моя любимая Швейцария… — он усмехнулся, — пустят эти твои камушки на сверла и даже спасибо не скажут. — И зачем тогда… — Мы играем по твоим правилам! — перебил он. — А ты сказала: «Путь в Европу для нас лежит через Москву, запомни!» Я — запомнил. — Но… — Что? — Я… — Анна тяжело вздохнула, — я тогда не знала, какую цену придется платить. — Ой ли? — недоверчиво хмыкнул Швейцарец. — Брось. Ты с самого начала использовала всех, кто подворачивался тебе под… руку. Сначала Энрико, потом этот следопыт. Скажешь, нет? Они пошли за тобой — и поплатились. — Это другое, — запальчиво возразила она. — Я использовала, да… но ведь у них всегда был выбор… а ты… ты хочешь устроить бойню, кровавую мясорубку — зачем, ради чего?! Если ты веришь в то, что сказал про алмазы… какое они для тебя самого имеют значение? — Абсолютно никакого. — И ты все равно собираешься… — Я, — перебил ее Швейцарец, — намерен сделать лишь то, о чем они просят. Сами. — А знаешь, — неожиданно сказала она, — мне тебя жаль. Ты ведь… убогий… нет, даже не так — просто слабак! — Шутку оценил. — Я не шучу. Ты сломался, Охотник, там, на поляне. Ты себя там потерял, вернее, похоронил. Осталась только ходячая приставка к оружию, но не человек. — Не–ет, — протянул он. — Строго наоборот. Я наконец починился. Там, на поляне, я потерял свою слабость, единственное уязвимое место. Сейчас мне не за кого бояться — и я ничего не боюсь. — Там, на поляне… — эхом отозвалась Анна. — Те, кто там остался… были куда лучше нас. — Да. Так всегда и бывает. Лучшие погибают, а остаются… вроде нас. — А ты — просто трус. Ну признайся, ты ведь боишься, ты попытался быть человеком, но сломался после первого же удара! И снова спрятался в раковину из вороненой стали! — Неужели ты в самом деле думаешь, — спросил Швейцарец, — что я чего–то боюсь? Она не ответила, да этого и не требовалось — этой ночью небеса словно решили выдать обитателям земной тверди месячную норму северного сияния, и Швейцарец мог без труда видеть, как лежащая рядом с ним женщина торжествующе улыбается. «Интересно, — подумал он, — а сам–то я знаю ответ на вопрос — ради чего? Да, у меня есть целых два варианта ответа. Первый, наиболее логичный, — я свихнулся. Второй, дурацкий, — я готов помочь уничтожить полторы тысячи людей только потому, что меня об этом попросили… попросила. В самом деле, почему бы не выполнить просьбу маленькой девочки? Тем более что нам вроде бы все равно по пути, а обходить — непонятно как, но явно дольше». САШКА

Этот человек не любил ненужные расчеты — я понял это, когда на вопрос командира «солнышек»: «Сколько человек ему нужно выделить на перетаскивание пушки?» — Черный Охотник посмотрел на него… секунд десять… и, дождавшись, пока бедолага Игорь осознает всю глубину своего невежества, спокойно произнес: «Столько, сколько нужно!» В результате Игорь выделил раза в два больше, чем, по–моему, требовалось реально. Скорость буксировки лишние почти не добавляли, а вот пара дополнительных часов на стрельбище… впрочем, Швейцарцу, похоже, было на это плевать. Он вообще не верил, что мои собратья–автоматы способны хоть куда–то попасть, и всерьез уделял внимание лишь пулеметчикам. За три дня те сожгли по нескольку тысяч патронов на ствол, в ответ же на длинную тираду взбешенного подобным транжирством Толи–Главного–По–Складу, с истинно хомячьим упорством копившего эти запасы, последовала лишь одна короткая фраза: «Время разбрасывать камни!» По–моему, Анатолий эту фразу так и не понял, а объяснить ему было некому… кроме, разумеется, самого Швейцарца. — Приехали! Эта земля еще считалась нейтральной — точнее, так считали «солнышки», а какого мнения придерживались по данному вопросу «огоньки», я так и не узнал. Думаю, они все же числили ее своей. Ведь от этой точки до их лагеря было всего восемь километров — семь тысяч метров кабеля полевого телефона плюс расстояние от корректировщика до стены пионерлагеря. — Мы готовы, — Николай Сельгин, старший в расчете «МТ–12», едва не подпрыгивал от возбуждения. Еще бы — как–никак ему сейчас предстояло стрелять из любимой пушки третий раз в жизни. И впервые — перенести войну на территорию противника, как назвал это Швейцарец. До сегодняшнего дня такое удавалось лишь разведчикам, таким как Белоснежка, а это не в счет… забавы на ножиках, мелочь в сравнении с почти семнадцатью кило осколочно–фугасного. — Как связь? — Готовы. Удивительно, но патрули «огоньков» до сих пор не заметили телефонный провод, хотя нас уверяли, что и проскользнуть–то мимо них почти невозможно. Однако пока было тихо, а если б провод нашли… и пошли по нему… и вместо привычных нескольких разведчиков напоролись на засаду из двадцати человек — шуму было бы много. — Заряжай!