Андрей Пинаев - Болото

Медленно краснея, я спросил:

— Я что-то не понял… это ты мне сейчас в любви что ли призналась?

— Да. — просто ответила Марина. — Я бы очень хотела быть с тобой, Максим.

Я прислушался к своим чувствам, допивая вино.

— Нет. Извини…

— Ладно. Но ты ведь не откажешься принять от меня подарок на память?

— На память? Ты куда собралась?

— Никуда не собралась, так… вот, держи и не задавай глупых вопросов.

Перегнувшись через стол, Марина протянула мне маленький предмет на блестящей цепочке. Это был простой брелок для ключей, маленький пластмассовый медвежонок. Ее подарок неожиданно смутил меня, и я сказал, не глядя в глаза:

— Спасибо огромное.

Марина встала и положила на стол деньги. Потом она склонилась (я почувствовал легкий цветочный запах) и осторожно коснулась губами моей щеки. Не прощаясь, она ушла, а я сидел еще некоторое время. В голове приятно шумело от двух бокалов, незатейливая музыка навевала дрему, и мне совсем не хотелось уходить. Однако официант, явно раздосадованный невыгодным клиентом, вскоре велел «покинуть заведение» ибо «здесь не напиваются». Я хотел было поспорить (всего два бокала!) но передумал и вернулся в свой номер.

Утром в дверь номера забарабанили наши кураторы. Как не хотелось мне покидать уютный номер! Остальные тоже были не в духе. Некоторые девчонки плакали, когда их вели к посадочной площадке; но только не Марина. Как ни странно, она была спокойна и легко улыбнулась, кивнув мне.

Один за другим ребята входили в дверь пассажирского бота; но когда пришла очередь Марины, все ее спокойствие вдруг исчезло. Она с ужасом отпрыгнула от двери, словно это была пасть чудовища; ее лицо исказилось страхом, и она побежала прочь. Куратор бросился за ней, но через несколько минут вернулся, роняя капли пота и тяжело дыша. Где ему было, городскому жителю, догнать закаленную жизнью на Болоте девушку!

Наш начальник некрасиво сморщился.

— Значит так… сообщайте пограничникам, пусть ищут. Ячейке «Ртуть» — штраф восемь тысяч кредитов. И сообщите в Лагерь, чтобы готовили карцер.

Я больно ударил себя по коленке. Дура! Куда ей бежать? Теперь попадет в карцер, да и Лена с ячейкой ее за этот штраф заклюют потом… что же делать?

— Владимир Сергеевич! Можно я за ней сбегаю! Я знаю, куда она могла пойти… не надо карцер, я ее быстро приведу сейчас!

Начальнику явно не хотелось раздувать скандал. Он повернулся к куратору:

— Погоди пограничникам… — И, обращаясь ко мне: — Пулей!!! Стой. Рацию возьми.

Я рванулся вперед. Я не солгал, я действительно знал, куда могла побежать Марина: она очень любила маленький парк на окраине, и я нередко сталкивался там с ней.

Когда легкие запылали огнем, я перешел на шаг. На лавочке возле парка два парня пили пиво; я спросил у них:

— Тут девчонка не пробегала? Моя ровесница, в джинсах и куртке тоже джинсовой?

— Гы… так это она от тебя так убегала?

Медленно я вошел в парк; на стриженой лужайке у маленького озера лежала лицом вверх Марина, раскинув руки. Широко распахнутые глаза смотрели в небо, на лице застыла улыбка.

Я сел рядом и достал рацию.

— Она в парке. Можете не торопиться, она умерла.

— Что?! Какого… — Взвыл начальник, но я уже выключил рацию. Некоторое время я сидел молча, потом с силой ударил кулаком в землю, еще и еще. Мелкие камни расцарапали костяшки, и я заплакал, слизывая кровь с руки. Господи, как это вообще могло произойти? Так не должно было быть! Неправильность, вопиющая несправедливость всего происходящего жгла меня. Марина должна была ходить по этим зеленым тропинкам, смотреть в синее небо и носить то самое платье с открытыми плечами, а не драться с крысами в вечном тумане!

Если бы только знать, кого за это убить… но кого? Дядьку Петро, который всегда нас жалел? Начальника? Он сам подневольный человек. Может, президента? Но и он подчиняется закону. Во всех этих головах с пятнадцати лет четко прописано, что неинфицированные — угроза обществу.

Подошли угрюмые кураторы, с ними был доктор. Одного взгляда на Марину ему хватило, чтобы понять причину смерти:

— Сердце не выдержало… жалко, юная совсем.

Марину положили в черный мешок и понесли на носилках. Я шел рядом и молча глотал злые слезы, пока не увидел, что мы идем к боту.

— Черт вас дери! Хоть похоронить-то вы могли ее в городе?!

— Не положено. — буркнул начальник. — вот дура. Столько хлопот теперь с документами…

Пламя, что сжигало меня, вспыхнуло, застилая глаза, и, более ни о чем не думая, я врезал начальнику в челюсть. Его ответный удар размазал меня, и, уже лежа на земле, я услышал:

— А этого — сразу в карцер!

Дверь распахнулась, и в карцер кубарем влетел Толик. Я с трудом сфокусировал на нем взгляд:

— А ты… чего… тут?

Толик поднялся и поморщился от гула реактора за стеной.

— Я Мишке врезал при начальнике. С его согласия, конечно.

— Зачем?

— Чтобы в карцер попасть, дурень! Ребята же волнуются за тебя, вот я и решил, что тоже пойду…

Дверь распахнулась, и в карцер кубарем влетел еще один Толик. Я помотал головой, прогоняя видение и спросил:

— Сколько я уже здесь?

— Двенадцать часов. Плохо тебе?

— Как… Двенадцать часов? Значит… еще полтора суток сидеть… странно. Я думал, я тут уже давно… ведь мне уже… — я начал загибать пальцы — …восемь раз приносили еду…

— Тебе приносили еду всего два раза, Максим.

Я замычал от тоски и стукнулся головой о стену.

— Показалось, значит. А тут недавно Марина приходила…

— Марина не приходила. Она вчера умерла, ты забыл?

Марина в углу комнаты игриво улыбнулась. Я засомневался в правдивости слов Толика.

Толик проследил за моим взглядом и нахмурился.

— Ладно… короче, Лиза как узнала, что тебя в карцер заперли, вот, просила передать… — Толик порылся в карманах и извлек крошечную белую таблетку. — на… прими. Она сказала, это чтобы стало все равно.

Я равнодушно сунул таблетку в рот. Она имела неприятный, жгучий вкус, язык сразу онемел. Неожиданно таблетка превратилась в таракана; я в ужасе выплюнул его и растоптал.

— Плохо… огорчился Толик. — у меня всего одна была.

Примерно через месяц охранник по имени Гена, молодой и явно сочувствующий нам, принес поднос с бутербродами и бутылку минеральной воды. На то, чтобы съесть все это, у нас ушло около трех дней. Еще через месяц дверь открылась и охранник увел Толика. Однако Толик почти сразу вернулся.

Я ткнул Толика пальцем, чтобы убедиться в его реальности, и спросил:

— Тебя же выпустили?

— Я опять Мишке врезал… теперь одновременно с тобой выпустят.

Мы начали говорить друг с другом, пытаясь хоть как-то отвлечься от низкого гула реактора, сводящего нас с ума, но вскоре я поймал себя на том, что отвечаю невпопад. Я замолчал, а Толик некоторое время продолжал говорить со мной, и похоже, он продолжал слышать ответы. Наконец замолчал и Толик, и гул реактора накрыл нас полностью.