Андрей Пинаев - Болото

— Господи! Петро, ты чего?!

Охранник поднял ко мне запачканное кровью лицо. Его губы были изорваны в клочья, во рту торчали обломки зубов, налитые кровью глаза горели безумием. Из одежды на нем была лишь больничная пижама, превратившаяся теперь в кровавую тряпку. Петро посмотрел мне прямо в глаза и сказал отчетливо:

— Ощ аз рещ, ю ян рсамо!

Он тут же зажал рот двумя руками, словно опасался выдать какую-то тайну, и умоляюще посмотрел на меня. Я попятился к двери и очень отчетливо понял, что если продолжу смотреть в эти красные глаза, очень скоро грохнусь в обморок. Дверь открылась, и на ферму ворвались охранники Влад и Гена, следом вошел красный от злости начальник.

— Ой, блин… это что ж такое?!

Петро отступил в угол, зажимая рот двумя руками и отчаянно мотая головой, словно что-то рвалось из него наружу.

— Петро… это ты сделал?!

Петро тоненько заскулил и скорчился в углу. Тем временем на шум пришли электрик Миша и завхоз, которому как раз полагалось в это время обойти помещения.

— Во как! — констатировал Миша. — совсем с ума сошел!

Завхоз Саня пригляделся:

— Кажется, он что-то хочет сказать…

Петро еще крепче зажал рот и что-то промычал.

— Петро! Что ты говоришь?

Дядька Петро заплакал, продолжая зажимать рот.

— Ну скажи, не бойся…

— Ощ аз рещ, ю ян рсамо! Ощ аз рещ, ю ян рсамо! Ощ аз рещ, ю ян рсамо!!! А-а-а-а!!! — взвыл дядька Петро, перепугав всех. Высказавшись, он сунул руку себе в рот и с мерзким хрустом вырвал свой язык.

Я закричал от страха. Петро свалился набок, обливаясь хлещущей изо рта кровью, и начал биться в конвульсиях.

— Бегом! Лизу сюда приведи! — крикнул единственный не растерявшийся завхоз Саня. Он сорвал через голову футболку и попытался заткнуть кровоточащую рану во рту дядьки Петро.

Я кинулся в медблок. Ах, проклятие, какие же длинные эти бетонные коридоры… наконец я открыл дверь медблока и увидел Лизу. Она лежала лицом вниз, не шевелясь.

— Лиза… Лиза!

— М-м-м…

— Что с тобой?

— Оййй, голова моя…

Лиза с трудом поднялась, держась за мою руку и огляделась.

— Петро… совсем с ума сошел. Я утром пришла его проверить, а он как врежет мне…

— Он сейчас на ферме. Он мясного червя загрыз, а потом себе язык оторвал!

Лиза схватила аптечку первой помощи и сказала:

— Идем, только не очень быстро. Голова кружится.

Когда мы пришли, дядька Петро доживал последние мгновения своей жизни. Кровь текла изо рта непрекращающимся ручьем. Лиза охнула, открыла аптечку, вынула инструмент неизвестного мне назначения и попыталась повернуть голову дядьки Петро. Тот неожиданно рванулся и укусил ее; затем он вытянулся и затих.

Весь Лагерь затих, подавленный случившимся. Дядьку Петро любили все, и его смерть потрясла нас. На ужин в столовую я пришел позже остальных, поэтому сидел за столиком один, меланхолично покачивая на пальце медвежонка-брелок. Пришла Лиза и села рядом, ее левая рука, прокушенная сумасшедшим охранником, была туго забинтована. Лиза вздохнула.

— Я его тело вдоль и поперек просветила… думала, какие-то изменения в мозгу, или инфекция какая-то редкая… абсолютно здоровый, только вот, сошел с ума.

— Жалко дядьку Петро.

— Да, жалко. Хотела его тело сегодня же отправить в город, да связь прервалась. Странно так… я с нашим ведущим доктором связалась, ну в городе который, только рассказала ему, что с Петро случилось, вдруг раз — и связь как отрезало. Словно на том конце отключили нас.

— Ветер опять крепчает, наверное из-за этого.

— Ага, наверное… что это у тебя?

— Брелок. Марина подарила. За день до смерти.

— Вы… были близки?

— Нет, я ее почти не знал.

Я откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок.

— Знаешь, Лиза, мне кажется, она была очень хорошим человеком. Гораздо лучше меня. Потому что она так любила синее небо, что не смогла вернуться на Болото, в туман. А я смог. Более того: я, кажется, начинаю привыкать ко всему этому. Еще немного, и мне начнет здесь нравиться.

Подумав, я достал из кармана витую нитку и повесил медвежонка на шею.

Я проснулся оттого, что кто-то бешено тряс меня. Открыв глаза, я увидел всполошенного Толика.

— Максим, сбегай к Лизе, принеси чего-нибудь успокоительного. У Саши истерика.

Саша, свернувшись в клубочек, лежала на койке, отвернувшись лицом к стене, и всхлипывала:

— Плохо… плохое… беда…

Я как был, в одних трусах и босиком, выскочил за дверь. Длинный бетонный коридор еле освещался несколькими светодиодными лампами, и, ничего не видя под ногами, я вскоре наступил босой ногой на маленький осколок стекла.

— Уй-я…

Пришлось сбавить ход. Через две пустые комнаты от нас была комната «Пиратов». Их дверь была настежь открыта. Конечно, двери в наши комнаты закрывались на чисто символические замки, и далеко не все утруждали себя запирать их на ночь, но распахнутая дверь среди ночи…

Я подошел и посмотрел внутрь. Так же, как у нас, стояли две двухъярусные койки и одна одиночная. В комнате был образцовый порядок, лишь попавшее в луч света скомканное одеяло, лежащее на полу, портило общее впечатление. Одеяло было густо испачкано чем-то красным.

Я задышал чаще; сначала в комнате не было движения, затем возле одной из кроватей шевельнулся темный силуэт.

— Ребята! Вовка?

— Ощ аз рещ, ю ян рсамо!

Я отшатнулся, и в тот же самый миг где-то раздался электрический треск, лампы мигнули и погасли, и я оказался в полной темноте. В панике бросившись прочь, я ударился плечом о стену, потом моя нога за что-то зацепилась и я упал. За спиной я услышал шаги; неизвестный, убивший во сне ячейку «Гидра», был обут в тяжелые ботинки — такие же, как у нашего начальника. На бетоне они издавали четкий, клацающий звук. Я осторожно встал и, стараясь двигаться максимально тихо, выставил перед собой руки и побрел вперед. Брелок-медвежонок на шее звякнул цепочкой, и я тут же сжал его в руке. Я сдавил медвежонка и, очевидно, нажал какую-то скрытую кнопку, так как медвежонок вдруг засветился ярким, но мягким зеленоватым светом. Наверное, в брелоке был спрятан маленький фонарик, чего я прежде не заметил.

Я оглянулся. Странное дело, но моему преследователю этот яркий свет видеть не помогал, он все так же вслепую шарил руками. Зато я смог его разглядеть.

Вне всяких сомнений, это был наш начальник, но в каком виде! Вся его одежда и лицо были залиты кровью, в зеленом свете казавшейся черной. Одного уха не хватало, на его месте торчал кровоточащий огрызок, нижнюю губу он почти полностью откусил, и теперь она висела на обрывке кожи. Внезапно он опустился на колени и по-собачьи принялся нюхать пол. Я опустил глаза; маленький осколок стекла, на который я наступил и уже успел забыть, все же проколол кожу на ступне, и за мной оставался хорошо видимый в зеленом свете кровавый след. С другого конца коридора я услышал чьи-то шаги. Начальник поднял голову и спросил: