Василий Сахаров - Солдат

Прозвучал гимн Конфедерации, президент взял непродолжительную паузу и продолжил свое выступление:

— Однако не все враги разбиты, не все враждебные орды повержены, и я объявляю о том, что военное положение отменено не будет, и я по-прежнему остаюсь Верховным Главнокомандующим и главой государства. Вместе с тем, военный налог на промышленные предприятия и сельские хозяйства, будет полностью отменен. Сейчас, когда наше государство крепко встало на ноги, мы можем обойтись и без этого. Понимаю, что у некоторых это вызовет недовольство, но твердая рука и единоначалие, сейчас гораздо важней, чьих бы то ни было амбиций. Кто-то скажет, что это против закона и нашей Конституции, а я скажу, что читайте внимательно законы, и еще раз перечитайте Конституцию Кубанской Конфедерации.

Симаков свою речь, перемежаемую маршами и гимнами, еще продолжал, но доктора радиовещание отключили, это вроде как, чтоб больные могли спокойно отдыхать.

Сержант Черносвит, он же Филин, который лежал на соседней койке, повернулся ко мне и спросил:

— Ты все понял, Мечник?

— Да, не дурак, вроде, все ясно и понятно. Наши войска одержали победу и размолотили орду. Надо отпраздновать такое событие.

— Ни черта ты не понял, Мечник, хоть и начитанный парень, а от реала порой настолько далек бываешь, что просто диву даешься.

— Ну, так объясни. В чем проблема?

— Ты Конституцию нашу Кубанскую читал?

— Да, конечно, еще во время КМБ.

— По ней, сколько президент должен править?

— Пять лет, затем региональные лидеры собираются в столице и из своего круга выбирают нового.

— Правильно, Саня, все так и есть. Однако сколько Симаков уже у власти?

Прикинув, произвел подсчет и выдал результат:

— Пять с половиной лет.

— Вот именно, и сейчас он сказал, что остается президентом до тех пор, пока в стране военное положение. И я тебе точно говорю, что заваруха какая-то будет в самое ближайшее время. Районные царьки ждали, что после разгрома орды, военное положение отменят, пройдут выборы, и кто-то из них станет новым президентом, а теперь им полнейший облом. Симаков уравнял борьбу с дикарями с полноценной войной, и теперь он просидит на троне столько, сколько сам того пожелает. Опять же, повышенный налог отменил, а этим сразу симпатии населения привлек.

— Ха, Филин, но он же сам этот налог и ввел, когда военное положение объявлял.

— Ты думаешь, простой народ, это помнит? Нет, братан. Тем же крестьянам, например, это все равно, отменили налог, вот и хорошо. Кто отменил? Правильно, президент отменил, а вера в «доброго царя» наверху, она в нас неистребима.

— Это получается, что у нас теперь диктатура?

— Она самая, — согласился Филин.

— Лично я, совсем не против. Симаков глава государства нормальный, за нас, за гвардию, всегда горой стоял, так же как и мы за него, а царьки эти региональные, всех уже достали дальше некуда, пора их уже и придавить. Вон, я ветеранов наших послушал, как при прежних правителях было, так ничего хорошего, то продовольствие порченое пришлют, то выплату жалованья задержат, то кого-то из бойцов в темном переулке пристукнут. Теперь же, другое дело, все в срок поставляется и по высшему разряду, да и развертывание батальонов в бригады, дорогого стоит. Нет, как бы там ни было, а я за Симакова.

— Я тоже, — Филин со мной не спорил, — понятно же, что лучше Симаков наверху, чем какая-то тряпка половая, которая как флюгер под ветром, каждый день мнение меняет.

Прерывая наш разговор, появились дневальные с обедом. После трапезы, пришел черед докторов, которые ходят по палатке, и осматривают нас, своих пациентов.

Со мной все понятно, контузия, многочисленные ушибы и пара побитых ребер. По большому счету, я уже готов к тому, чтобы в родную роту вернуться, ничего не болит, гематомы с лица сошли, и только ребра иногда ноют. Другое дело, мой комод, у него что-то серьезное и каждый день его для более серьезного осмотра в другую палатку вызывают. Сейчас бы поспать, но надо сержанта дождаться, узнать, что у него и как.

Потянувшись всем телом, задумался. Какое все же приятное это состояние — покой. Никуда не надо торопиться, спешить или чего-то остерегаться. Валяюсь без всяких тревог на чистой койке, а вокруг меня, тудым-сюдым, бедрами покачивая, симпатичные медсестры по своим делам бегают. Эх, и жизнь хороша, и жить хорошо, особенно когда знаешь, что раны твои не тяжелые и, вскоре, ты снова будешь бегать по полям как молоденький зайка по весне.

— Ирочка, золотце, — окликнул я одну из проходящих мимо медсестер, — будь добра, включи радио, а то речь президента только дали и тишина.

Стройная кареглазая девица восемнадцати лет, остановилась, с укоризной в глазах, посмотрела на меня и ответила:

— Саш, ты ведь не первый день у нас, знаешь прекрасно, что радиоточка в госпитале только по расписанию включается.

— Знаю, — улыбнулся я, — но не в радио дело. Просто с тобой парой слов перекинуться хотел, голосок твой добрый и ласковый услышать. Может быть, пригласишь защитника родины в гости, на вечернюю чашку чая? Чисто по случаю славной победы, разумеется.

— Нельзя тебе, — она запнулась, — чай по вечерам пить. Доктор сказал, что тебе покой требуется, — девушка грамотно изобразила смущение, и щеки ее украсилась легким румянцем.

— Да какой покой, красавица? Контузия, переутомление и ребро побитое, это ведь не страшно, — попытался я продолжить разговор. — Я уже полностью здоров и готов к чаепитию.

— Нет, — усмехнувшись, отрезала медсестра и, одарив меня на прощание озорной улыбкой, умчалась по проходу между койками на выход.

Ничего, все одно, к вечеру я ее уболтаю и вечернее чаепитие, переходящее в утреннее, вполне может состояться, ведь вижу, что я ей понравился, вон как, глазками стреляет. Опять же ухажеров за ней не бегает, я таких за неделю своего пребывания в бригадном госпитале не наблюдал, а тепла девушке хочется. Впрочем, как и любому живому человеку без отклонений в башке.

В палатку вернулся Филин и, что плохо, от него несло запахом табака. Курил мой комод только тогда, когда сильно нервничал и, судя по этому признаку, дела его были не очень хороши.

— Что врачи сказали? — обратился я к нему.

— Ничего хорошего, Мечник, — он прилег на кровать, и та жалобно скрипнула, — но и ничего особо страшного. Говорят, что негоден я теперь к службе. Что-то мне эти дикари во время драки пережали, и теперь какой-то нерв на руке усыхает. Восстановить меня врачи не смогут, а значит, все, кончился сержант гвардейского спецназа Филин, и появился на свет вольный фермер Егор Черносвит.

— Домой поедешь?

— Да, здесь оставаться, никакого смысла нет. Пять лет, я выслужил честно, денежка в банке имеется, пора домой возвращаться. Отстрою домишко, женюсь, заведу хозяйство и буду жить как все обыватели. Тем более, что давно хотел фермерством заняться.