Роберт Маккаммон - Лебединая песнь. Последняя война

— Это моя вечеринка! — крикнул он и переехал мертвого мужчину, лежащего на его дороге.

Но существует так много мест для поиска, так много различных шоссе для проезда. Она, должно быть, свернула с М 80 прежде, чем достигла Хоумвуда. Но почему? Он вспомнил ее слова: «Мы идем на запад». И она будет идти по пути наименьшего сопротивления, не так ли? Не могла ли она найти приют в одной из маленьких деревушек между Джерси Сити и Хоумвудом? Если это так, то, значит, она позади него, а не впереди.

Но все и вся мертвы восточнее Хоумвуда и этой чертовой станции Красного Креста, верно?

Он замедлил темп, проехав мимо свалившегося знака: «Новая Крепость — следующий поворот налево». Он собирался съехать с дороги и найти где-нибудь карту, возможно, перенести свой маршрут на другое шоссе.

Возможно, она отправилась южнее и оставила Хоумвуд далеко в стороне. Возможно, она и прямо сейчас все еще была на какой-нибудь сельской дороге, жавшаяся к огню и играющая с этой проклятой стекляшкой. Возможно, возможно, возможно…

Это большая страна. Но у него есть время, успокаивал он себя, сворачивая с М 80 на дорогу в Новую Крепость. У него есть «завтра», и «послезавтра», и «после-послезавтра». Сейчас его вечеринка, и он устанавливает правила.

Он найдет ее. О, да! Найдет ее и засунет это стеклянное кольцо ей прямо в…

Он осознал, что ветер утихает. Он дул уже не так сильно, как всего лишь несколько

часов раньше. Именно из-за него он не мог искать ее как следует. У него были затруднения с поиском, когда ветер был слишком резким, но ветер все же был его другом, придавая его вечеринке дополнительную очаровательность.

Он лизнул палец по-кошачьи шершавым языком и поднял его вверх. Да, ветер определенно ослабел, хотя блуждающие порывы еще дули ему в лицо и приносили запах горелого мяса. Пора — наконец-то — начинать.

Его рот приоткрылся. Затем раскрылся шире, и еще шире, в то время как большие черные глаза смотрели с его красивого лица.

Муха выползла на его нижнюю губу. Это была блестящая, уродливо зеленая муха, такая, каких можно согнать с ноздрей распухшего трупа. Она ждала, ее радужные крылышки подергивались.

Другая муха выползла из его рта. Потом третья, четвертая и пятая. Еще шесть выбрались и прицепились к его нижней губе. Еще десяток вытек наружу как зеленый поток. Еще через несколько секунд вокруг его рта было пятьдесят или больше мух, зеленая пена, которая жужжала и дергалась в предвкушении.

— Прочь, — прошептал он, и движение его губ отправило новую группу мух с его губ в воздух, их крылья завибрировали против ветра, пока они не установили равновесие. Остальные тоже взлетели, по девять или десять за раз, и группами разлетелись во все стороны света. Они были частью его, жили в сыром погребе его души, где росли подобные вещи, и после того, как они проделывали бесшумные круги радиусом две или три мили, они возвращались к нему, как будто он был центром вселенной. И когда они прилетали обратно, он видел все то, что видели их глаза — горящее пламя, зажигающее стеклянное кольцо, или ее лицо, спящее в комнате, где она думала, что находится в безопасности. Если они не нашли ее сегодня, всегда есть «завтра». И следующий день. Рано или поздно, они все же найдут щель в стене, которая приведет его к ней, и тогда он все же станцует «ватуси» на ее костях.

Его лицо было неподвижным, глаза — черные дыры в лице, которое вспугнуло бы луну. Последние два создания, имевшие внешнее сходство с мухами, расширяющие возможности его глаз и ушей, оттолкнулись от его губ и поднялись в воздух, разворачиваясь к юго-востоку.

Двуцветные ботинки жали на педали, велосипедные шины пели, а мертвые были в земле, там, где им и место.