Владимир Датыщев - Подчиняя вселенные

— Мне казалось, сынок, что дерусь с настоящим Паладином, а не Оруженосцем третьего Овала!

— Не уверен в своих способностях, отец, — Антону, наконец, удалось свободно глотнуть воздуха. — Но мне кажется, что я на многое способен. Что-то растет во мне, будто вспоминаю давно забытые истины, которые мозг еще не способен уловить, но тело помнит.

— Знаю, мой мальчик! — старик повторно бросился на сына. — Еще бы! Ведь в тебе течет моя кровь, а это уже немало значит!

— Не в курсе, что там у меня течет, — капитан откатился от особенно сильного удара сплеча. — Но оно кипит после того, как на жизненном пути появилась тоненькая дорожка-шанс отомстить!

— Отлично! — Глава Ордена взвился в воздух, беспорядочно атакуя сына сверху. — Значит, ты исполнишь миссию после своей мести?

— Да! — без колебаний ответил Антон, успешно парируя удары, и также прыгнул с пола.

Это невероятно, сигналил мозг, ведь ты лишь второй раз сжимаешь меч в тяжелой схватке. Откуда такая прыть?

Когда они сражались возле стены, отец внезапно ушел влево, исчезая с поля зрения Клипарда. Тот бросился за ним, обмениваясь свистящими ударами клинков.

— Ты ничего не замечаешь? — насмешливо поинтересовался Иона, когда капитан блокировал следующую подачу отцовского кислотника.

— Не, — только успел сказать монах, и, вскрикнув, чуть не упал. Его короткие волосы странно вздыбились. Бойцы стояли вниз головами среди глубокой выемки сиреневого купола со стеклянным и металлическим панно, а под их головами легко плескался бассейн. Стоявшие вокруг скамьи даже не думали отрываться от мозаичного пола и лететь на людей — они-то не могли преодолеть притяжение планеты в четыре раза высшее, чем на обычных человеческих державах среди звезд.

— Что это? — удивленно выкрикнул Антон. — Мы же словно…

— Мухи! — удовлетворенно закончил его мысль Иона. — Такое искусство доступно только Паладинам. Преодоление множественной силы тяжести — в твоем сознании. Каждый Оруженосец, пройди он за мною такой путь по потолку, сейчас бы уже плескался в бассейне.

— Ни хрена себе! — восхитился Клипард. — Чего я еще не знаю?

— Многое, — ответил старец. — Но, надеюсь, что за неполную неделю, проведенную здесь, ты многому научишься.

— Не сомневаюсь, — капитан бросился на отца, заставляя того резво отступать поближе к полу.

— Теперь, дитя мое, — немного грустно вздохнул Лястер, — тебе предстоит самое страшное и опасное испытание!

— Какое, — у Клипарда екнуло в сердцах.

— Погружение в живительную кислоту, — отозвался старик, открывая громадные деревянные двери — невиданную роскошь среди поклоняющегося дешевому пластику мира, в следующий зал.

Глубоко в туманной дымке, которая разъела бы глаза любому непосвященному, испарений от жидкостей, едва можно было разглядеть огромный бассейн, доверху наполненный бурлящей кислотой. Через него, окруженные большими пузырями, плескались несколько Оруженосцев. Подняв оглушительный радостный визг, они весело ныряли, отплевываясь и вытряхивая зеленую вязкую жижу.

Глаза капитана полезли на лоб — он на собственные глаза видел, как в кипящей смертоносной жидкости плавают брассом и вольным стилем нежные детские тела. При том, вытряхивая из ушей эту страшную жижу, и слизывая ее с губ.

Завидев Верховного Главу, детишки, каждому из которых было не более десяти лет, притихли. Только один, ничего не замечающий, продолжал подпрыгивать, поднимая высокие волны.

— Отставить, — по-доброму успокоил всех Иона. Но по его суровым глазам было видно, что веселье в Цитадели не допускалось. Детей воспитывали истинно спартанскими методами. — Очистить помещение!

Ребята поспешно ретировались, потащив за подмышки еще не увидевшего Лястера, послушника.

Паладины остановились возле бассейна, и, глянув вниз, у Клипарда предательски задрожали ноги.

— Сейчас ты должен окунуться, — сурово нахмурился Глава Ордена. — Помни, что после такой купели выживают только единицы. Примерно десяток с сотни, не считая еще пятидесяти, кто не осмеливается искупаться. Они заканчивают плачевно, влача свое существование в мрачных подземельях Цитадели.

— Если бы не видел, как здесь резвятся дети, — голос Антона отчетливо дрожал. — Никогда бы туда не полез.

— А самому бросаться не обязательно, — не успел капитан сгруппироваться, как, получив крепкую затрещину, канул вниз. В кипящее пекло.

Кислота накрыла его с головой, глаза машинально зажмурились, ожидая ожогов, подбородок прижался к груди, защищая шею. Он заорал от ужасной боли, которая, казалось, длилась целую вечность. Будто вся кожа была медленно, хотя и одновременно содрана, обнажая мясо и кости. Все нервные окончания тела намертво обуглились, корчась от невыносимой муки. Клипард кричал, уходя вниз, к невидимому дну, и кислота вливалась в его горло, обжигая изнутри, вонзаясь сквозь носоглотку в желудок.

Ослепшие глаза лезли из раскаленных орбит, уши приклеивались к голове, во рту першило, выжигались вкусовые рецепторы. Волосы на теле расплылись, вязкой лапшой облепляя кожу, которая начинала сползать. Одежда обуглилась, растворяясь в щелочах.

Ударившись в позе эмбриона о скользкое дно, Антон почувствовал, как боль внезапно прошла. Ее сменило странное удовольствие, будто кислота вдруг превратилась в прохладный кисель, или бальзам, который, обтекая его торс, нежно гладил чем-то, напоминающим шелковистую шерстку котенка.

Клипард вынырнул, поднимая пузыри воздуха, мгновенно сгоравшего при соприкосновении с кислотой. На него смотрели довольные, хотя и немного испуганные глаза отца.

— Ты молодец, — сказал старик, протягивая руку. — Я знал, что гены не подведут!

Злой Антон ухватился за протянутую длань и потащил папашу вслед за собой. Они долго плавали, с наслаждением отплевываясь от мешающей жидкости. Иона смеялся, как ребенок, ложась на спину и выдувая ртом длинные тонкие бесцветные, или же зеленые струйки.

Побратим Клипарда визжал, как недорезанный молодой поросенок, покидая ножны и восторженно шныряя в глубинах бассейна.

— Видишь ли, — объяснил Лястер потом капитану. — Все дело в наших мозгах. Только сознание знает о том, что огонь обжигает, кислота уничтожает все на своем пути, а рано или поздно приходит смерть от старости. Отбрось все это из своего сердца, и даже отрубленная кем-то голова прирастет на место, сломанная рука без боли будет функционировать, а вытекший глаз не перестанет видеть. Один человек может обжечься спичкой, другой же будет глотать раскаленные угли, и ничего не почувствует в пищеводе. А ведь эти двое — обычные люди, отличающиеся только сознанием и мировоззрением. Конечно, это дело длительных тренировок, но в первую очередь, упражнений для разума!