Виктор Ночкин - Власть оружия

По дороге она стала ныть:

— Дяденька, дяденька, ты меня призренцам только не отдавай! Слышь, дяденька!

Мажуга не отвечал, только иногда встряхивал пленницу, чтобы не вертелась и шагала в ногу. На лестнице стояли давешние каратели. Тот, что не курил, осторожно спросил:

— Стреляли, вроде? Али почудилось мне?

Приятель ткнул его локтем и указал взглядом свежие бинты на предплечье Самохи.

— А я чо, — нервно вертя в руках обрез, буркнул боец, — нам входить запретили. Нам велели здесь…

— Правильно велели, — буркнул управленец. — Ты передал, чтоб Харитона сыскали?

— Как приказано было, усе исполнил.

— И что?

— Так я ж враз обратно. Вроде, послали когось.

— Ладно, идем.

Мажуга с лестницы оглянулся и увидел, что каратели глядят ему вслед, потом сообразил — парней удивило, что он волочет с собой девчонку. Ее-то прежде здесь не было.

— А куда мы идем? — спросил сверху Самоха.

— К тебе, конечно, — хмыкнул Игнаш, — ты ж золото у себя в кабинете держишь, или как? Я работу исполнил, ну, первую часть работы. Вот тебе вор…

Ржавый пошевелил кулаком, в котором сжимал воротник облезлой куртки пленницы.

— Ай, дядька, ты чего тряхаешься? И я не вор! Я ж ничего стянуть не успела, значит, не вор!

— А кто у мужика кошель нынче утром увел, дура?

Когда проходили через первый этаж, Самоха попросил подождать:

— Я щас.

Он пошел к входной двери. По ночному времени она была заперта, и входа за столом сидели двое караульных. Завидев управленца, оба вскочили и замахали руками, торопливо разгоняя облачко дыма.

— Курите, мутафагово семя? — строго рявкнул Самоха, втягивая ноздрями воздух. — Научились у карателей… Дурман смолите, что ли, олухи? Ох, возьмуся за вас… За Харитоном послали?

— Курчан пошел. Да мы не…

— Ладно, ладно. Я у себя. Как вернется Курчан, пусть ко мне живо мчится.

В кабинете Самоха кивнул Мажуге на стул и, открыл шкаф, стал бренчать содержимым. Игнаш уселся, рывком заставил девчонку опуститься на пол и велел:

— Сиди и помалкивай, если пошевелишься, сразу стреляю.

— Злой ты, дядька.

Самоха захлопнул шкаф, в руках у него был кошель и бутылка. Вжимая живот, пролез на свое место за столом, открыл бутылку, сделал большой глоток, жестом предложил Мажуге, тот покачал головой — нет.

— Ну, как хочешь. Держи, вот.

Управленец стал отсчитывать золото, девчонка тут же потянулась к столу, поглядеть. Мажуга снова толкнул ее, принял монеты и упрятал во внутренний карман. Девчонка проводила золото внимательным взглядом.

— Теперь дело говори.

— А чего говорить? Ваша установка, — Мажуга покосился на воровку, та засопела и отвернулась, — ваша вещь, говорю, уже наверняка из Харькова уехала давно. Придется искать, стало быть. Расходы у меня будут.

— Возместим, Ржавый, все возместим, я ж не обману! И где это…

— Курчан твой? Сейчас явится, скажет, не застал Харитона дома.

— Чего? Ты, что ли, решил, что Харитон?..

— Так щас вот подумал: он со мной вместе из Управы ушел. Так?

— Ну. И шо?

— Ушел и дал знак этим вот. Слышишь, дура, говори лучше по-хорошему, кто вас на Управу навел?

— А я чо? Знаю про вашу Управу, чоль? Рыло сказал, нужно в один подвал залезть, ход он покажет. Вынести, чо получится, за все заплатят.

— Рыло — это которого застрелили?

— Ага-а-а… — девчонка вспомнила, что дружок мертв, и захлюпала носом.

— Ну-ка, не реви. Не реви, сказал, ну! А ему кто велел? Кто ход показывал? Молчишь? Ладно…

За дверью затопали, потом раздался стук.

— Самоха, мне сказали, ты велел…

— Входи, Курчан, — Самоха снова приложился к бутылке и пожаловался, — рану печет.

В кабинет заглянул молодой пушкарь, кудрявый ладный парень.

— Ну чо? Харитона видел?

— А как же, он одетый был, будто и не ложился вовсе. Сказал, за мной прибежит скоренько.

— Ладно, ступай.

— Постой за дверью, парень, — велел Ржавый.

Пушкарь убрался в коридор.

— Что скажешь, Игнаш?

— Вели, чтобы не выпускали Харитона с Харькова. Пусть по всем выходам ждут его. Не придет он в Управу. Вишь, одетый был, значит, ждал, чем у Востряка дело закончится. Сейчас струхнет и в бега ударится.

— Курчан! — крикнул Самоха. — Зайди, слышь!

Когда пушкарь снова заглянул в кабинет, Игнаш снова заговорил:

— Самоха, послушай. Я человек чужой, ты вели, чтобы меня слушались. Харитона еще можно нагнать, если сейчас за ним двинуть. Я к нему пойду, отряди со мной кого… Да хоть вот этого, молодого. И замарашку, дуру эту, пусть стерегут, запрут пусть где, а еще лучше связать ее.

— Дядька, не надо меня вязать, — попросила воровка. — Я ж теперь хорошая стала.

— Самоха, с этой хорошей глаз не спускать, понял? Точно понял?

Толстяк сделал еще глоток и кивнул.

— Нет, ты не понял. Она может оказаться единственным свидетелем. Если ее застрелят при попытке к бегству, я ничего не найду.

Девчонка начала что-то соображать, она глянула на Мажугу и попросила:

— Дядька, не оставляй меня здесь, а? Лучше я с тобой.

— Думаешь сбежать по дороге? Вот дура…

Воровка вцепилась в полу мажугиной крутки, потянула на себя и затарахтела:

— Дядька, забери меня с собой, они меня призренцам отдадут, не бросай!

Мажуга, склоняясь над ней, вовремя заметил, что вторая ладонь девчонки лезет под крутку — к карману, где золото — и рывком высвободил одежу. Встал, натянул кепку и спросил:

— Курчан, ты слыхал? Меня слушать, что скажу, то и делать. Идем. Оружие проверь. Харитона брать живым.

Пушкарь захлопал глазами.

— Самоха, скажи ему.

— Курчан, Харитон деньги стянул из цеховой кассы, понял? Ступай с Мажугой, вот с этим вот, и делай, чего он скажет.

Когда вышли из здания Управы, Курчан спросил:

— И чо теперя?

— Веди к Харитону.

— Разминемся с ним. Он же мне сказал, что сюда скоренько…

— Проснись, паря, он золото из Управы своровал, ты не слыхал, что ли?

Курчан засопел с недовольством и пошел по улице, Мажуга следом. Они свернули, пересекли переулок, потом еще поворот, спуск уровнем ниже… По пути Мажуга вытащил из кармашков на ремне патроны, зарядил кольт.

Наконец Курчан остановился у двери и показал:

— Здеся.

— Ну, постучи, чтоль.

Пушкарь постучал. Сперва несмело, тихонько. Потом глянул на Мажугу, тот кивнул, тогда ударил в дверь сильней, кулаком. На улице было спокойно, только тихонько подвывали где-то поблизости вентиляторы — этот равномерный шум присутствовал здесь повсюду, стал привычным. Мажуга-то его слышал, а харьковчане настолько привыкли к вечному гулу, что он стал для них незаметным. За дверью скрипнула половица, кто-то тихонько двигался. Курчан снова занес кулак, но Мажуга отпихнул его вбок, сам встал по другую сторону двери у стены и, вытянув руку, ударил рукоятью кольта. В ответ на стук изнутри ударили выстрелы — раз, два, три. В двери возникли отверстия на уровне груди. Из них выросли яркие лучи — внутри у Харитона освещение было здоровское, не ночное.