Pferd Mantel - Колокола Обречённых

– Это ты зачем спросил, Фёдор? Своих дел мало?

– Не мало. Пытливый я – понять хочу. Только не говори мне, типа: «ты хоть знаешь, что там, в городе?!». Знаю. Бывал – в отличии от многих, которые с тобой пошли, да не вернулись.

Глаза Алпатова полыхнули огнём. Григорий метнулся к Феде и сгрёб за воротник, наматывая ткань на руку.

– Не вернулись, да! Они у меня, эти мужики, вот они где! – схватил свободной рукой себя за горло Гриша. – Герой, Срамнов, да?! Ну хуле, я устрою тебе такую возможность – собирайся в рейд. Не в будущий – теперь мы малой группой пойдём, а вот в следующий – давай, добро пожаловать!

– Руку. – холодно бросил Фёдор.

– Что? – переспросил Алпатов.

– Руку убери.

– А…да. – Алпатов отпустил куртку Фёдора и аккуратно разгладил на его груди скомканную ткань. – Я тебя за язык не тянул.

– И кстати, Срамнов. – повернулся спиной к Фёдору Гриша. – Я пополнение вам привёл с собой: прошу любить и жаловать – Александр. – представил Алпатов незнакомого коренастого мужичка под сорок, одетого в куртку-спецовку с синей вязаной шапочкой на голове. Руки его были,сколько видно, украшены затейливыми узорами наколок.

Мужик, прищурившись, глянул на Фёдора и протянул руку.

– Саша. Щемило. – потом он ухмыльнулся. – А можно и просто – Папа.

– Фёдор. – хлопнул его по руке Срамнов.

Иван и Степан Политыч тоже поздоровались с ним, и Алпатов пояснил:

– К вам в группу человек, Политыч. Про себя сам расскажет. Жить ему негде – мы его с Дьяково забрали, поселите на Вельшине и приобщайте. Мужик – что надо: с нами в городе был. А к вам сам напросился, как узнал, что разведку планируем. Так что не обижайте – да чё там, он сам кого хошь обидит.

– Ну, обидеть – это слово неправильное, по понятиям если! – отшутился Папа.

– А с вами, мужики, давайте так договоримся: дайте срок. – обратился к старосте и велешинским мужикам Григорий, и на этих словах этот новый мужик, Папа, почему-то недобро захихикал. Не обращая внимания на это, Алпатов продолжил: – Срок дайте. Вывезем из города всё, что можно до снегов – будем внутренним устройством заниматься. А сейчас, пока тепло ещё, надо в город. И пока мы делаем наши – общие! – дела там, мне надо, чтобы на Селе был порядок. Поэтому я надеюсь на вас, мужики. На тебя, Макар Степаныч, надеюсь. Больше того расскажу вам: назавтра большое собрание собираем вечером. Хозяйство всё Рускову передам – пусть управляет старик. И власть менять будем: одному и правда всё не потянуть. Поэтому, видимо, трое нас теперь будет – я по безопасности и снабжению остаюсь, хозяйство всё – Рускову. Ну, и отец Паисий – по духовной жизни и борьбе с неведомым всем. Не хотел раньше времени говорить, пока не состоялось – да ладно уж.

– Вот это добрэ. – топнул сапогом Колычев. Из-за его спины послышались возгласы одобрения велешинских мужиков. -Вот это ты молодец, Григорий. Правильно.

– Ну договорились, Вельшино?! – громко переспросил Алпатов.

Мужики заголосили, перебивая друг друга, соглашаясь следовать договору.

– Ну и ладно, что поняли друг друга! Расходимся тогда – темнеет… А генератор… Да оставьте себе этот генератор хренов! А ты, Политыч – думай. Нельзя нам жить, как чертям в табакерке. Людей нужно искать, живых. И помогать им, чем можем. А кому нагрубил или сказал что не то – простите меня, мужики!

– Бог простит. – пробубнил Фёдор и ухватившись за ремень карабина, насупившись, пошёл в сторону дома, вслед за о чём-то базарившими уже Иваном и Папой.

– Мужики! Быстро, быстро, быстро! – орал Григорий Алпатов, отплёвываясь от струй ливня, зарядившего полчаса назад, когда ватага сельских мародёров была уже в городе, словно кто-то пытался противодействовать этому, третьему уже по счёту, набегу, целью которого, на этот раз, была крупная продуктовая база в промзоне на Объездном.

– Не спать! – кричал Гриша, пытаясь перекричать рёв заводимого с пускача тракторного дизеля. – Все по местам, мряки уже подтягиваются!

Ливень хлестал так, что казалось, будто само небо в этом ужасном, предоставленном воле мёртвых, городе, прохудилось, раз и навсегда, в последней попытке остановить марш Смерти потоками воды, раз огонь, полыхавший в руинах больше месяца, оказался бессилен. Но он не спасал от удушающей вони, пронизывающей это место, проникающей, наверное, даже и сквозь асфальт – напротив складского комплекса, назначенного к обносу, через забор, находился мясной холодильник. Смрад, тянущийся оттуда, наверное, можно было и увидеть, если постараться – настолько материальной казалась эта мерзкая вонь. Помноженная на ставший уже нормальным для погибшего города запах залитых дождями пожаров и непременной теперь уже, сладковатой, трупной вони – верного спутника толп живых трупов, шарящих по городу в обуздание своего вековечного голода, эта вонь выворачивала на изнанку желудки рейдеров, без разбора, и Фёдор, спрыгнувший на пузырящийся от потоков ливня асфальт из кузова «шишиги», проблевался. Всего, что и успел, так только нагнуться и открыть стекло своего шлема – желудок исторг, наверное, всё, что в нём было с утра – и завтрак, которым потчевали его, давая дружеские наставления Политыч и Иван, и желудочный сок. Вонь – она была нетерпимой, такой мерзости слышать Срамнову ещё не доводилось: да и не ему одному – многих выворачивало наизнанку. Мужики, отплёвывающиеся от перенесённого приступа тошноты, но отнюдь не попустившего их организмы, хлёстким матом прокладывали Володю Шмакова – человека, по информации которого, все и оказались теперь тут, на этом, всеми силами добра и зла проклятом складском комплексе. Володя, которому посчастливилось избежать соборной участи тверичан по той причине, что будучи в отпуске, подался со своей семьёй по грибы – ягоды в кушалинские леса, как раз и был работником этой базы – более того, кладовщиком. Он же и промыл Алпатову и его мужикам мозги на момент того, сколько всяких долгоиграющих съестных припасов томится за крепкими дверями складов, отданных под его надзор. При этом, Володя, обычный мужик с минимумом интересов, кроме футбола, пива и воблы, забыл почему-то предупредить о таком славном соседстве. А так, как город уже и городом быть перестал уже не первую неделю, электроснабжение всё вышло, и мяско-то, исчисляемое, видимо, десятками тонн, разморозилось.

Спасибо, Вован, чё уж тут. Был один мужчина, когда ещё не Началось, у руля – хлёстко подметил: хотели – как лучше, а получилось – как всегда. Не в бровь, а в глаз; и теперь Вован – кладовщик, как и все остальные, гулко исторгал содержимое своей утробы на асфальт перед складами.

– Мудак ты, Володя! – затыкая нос перчаткой, рванул за шкирку согнувшегося на волю рвотных позывов бывшего кладовщика, Гриша. – Вставай! Я тебя, как человека, два дня расспрашивал, жилы тянул, о том, что тут вокруг и что на территории! Ты что – не знал, что морозилка в двух шагах – или счёл несущественным?!