Глеб Сердитый - По следу Саламандры

— Буду весьма признателен.

— А что вы думаете о смерти Хайда?

— Я думаю, — осторожно начал Кантор, — что мы имеем здесь дело не с убийством, а с самоубийством.

— Он сам задушил себя руками?

— Не так буквально. Я думаю, что убийца — фетч.

— Доппельгангер?

— Да.

— Значит, где–то в Мире бродит второй Хайд?

— Именно так. Более того, я полагаю, что в истории с Флаем мы имеем дело с явлением того же порядка. Пресловутый человек–саламандра — фетч.

— Доппельгангер Флая?

— Этого я утверждать пока не берусь. Но, думаю, мы скоро выясним это доподлинно. Саламандра — фетч, истинный или мнимый. Вот только, чей он двойник, я не могу сказать с уверенностью.

— Это все осложняет, с одной стороны, и упрощает — с другой. Как это поможет расследованию?

— Едва ли поможет. Скорее, помешает. Но я не могу ничего расследовать, не взяв такую рабочую гипотезу. Пытаясь доказать или опровергнуть ее, я узнаю истину.

— Ну что же, Кантор, действуйте, как считаете нужным. Привлекайте помощников, ели окажется мало, привлекайте столько, сколько сочтете нужным, — решился Къяртон Магнус Корсо и поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.

Кантор не ожидал столь благоприятного исхода разговора. Видимо, клиент действительно был настолько заинтересован в этом деле, что проявил небывалую щедрость.

— Вот еще что! — вспомнил будто бы вдруг Кантор. — Я навещал господина Мэдока. Оутса Мэдока… Одного из двух Пауков.

— И что же?

— Не знаю, пока не знаю… Они близнецы. Может быть… Вот я и думаю… С кем я разговаривал в действительности? С Оутсом или с Поупсом? Опять двойники… Повсюду доппельгангеры.

Нет, на Мэдока шеф никак не отреагировал. Это хорошо.

— Кантор, — сказал шеф, — распутайте этот узел. Если почувствуете, что не поддается — рубите сплеча. Я все улажу, если клиент окажется не вполне удовлетворен вашими действиями. Думаю, никто не хочет начинать отсчет трупов.

— Кроме Флая…

Флай направлялся к оптику.

Он сошел с эстакады городской железной дороги, на которой добрался до нужной улицы, энергично пошел по бульвару, примечая окружающее острым глазом.

Погода стояла прекрасная. Солнце едва клонилось к вечеру, продолжая дарить ясный свет и тепло, но ветерок нес прохладу.

Флай обычно не любил межсезонье, находя в нем нестабильность и сопутствующую душевную беспокойность. Весьма вероятно, потому, что всякие перемены в жизни были противны самой его натуре.

Он быстро освоился с воздухом свободы, будто и не было многих лет в застенке, побега и всего прочего. Будто бы просто исчезли куда–то годы жизни, минули, как сон, как небытие. А теперь появилась задача, которой он следовал.

Он изучал город. Знакомился с домами. Старался почувствовать самый уклад жизни обитателей. Немногое переменилось. Мелкие изменения — больше паромоторов, ставших совершеннее и богаче, несколько иные платья и украшения, тут и там выросшие высотные дома — не особенно бросались в глаза.

Казалось, что сильные страсти чужды жителям, ибо жизнь тиха и размеренна, стабильна и незыблема. Ничто не может изменить уклада, построенного на прочной основе Традиции. Но так не могло быть. Это иллюзия.

Например, после войны неслыханно укрупнились синдикаты. Слияние следовало за поглощением и соперничало только за соединение на равной основе. Вместо разветвленных цеховых объединений выросли настоящие колоссы, и все чаще можно было слышать «изготовлено мастерской (такой–то) под контролем синдиката (такого–то)».

Огромный город, такой как Нэнт и уж тем более Мок–Вэй–Сити, разъединяет людей. Здесь поневоле люди черствеют друг к другу. Нет участия в судьбе незнакомого соседа, нет общности. Но и житейские трудности здесь не напоказ. В обществе большого города легче скрыть от людей то, чего ты стыдишься. А стыдятся люди порою самых разных вещей.

Ужасным грузом может стать житейский неуспех. И если человек по какой–то причине стыдится того, что дела пошли не так, как он представляет это перед окружающими, то и удар судьбы он может не перенести. Но в большом городе, где внешняя успешность мало волнует людей, не близких тебе и незнакомых, легче скрывать свой гнев на ангела судьбы.

В то время как один человек способен украсть кошелек дабы избыть нищету своего кармана, но не в силах помыслить о причинении боли, другой способен на безумную жестокость только с тем, чтобы скрыть нищету души.

Флаю, в отличие, например, от Кантора, не было дела до людей в массе. Его интересовали только отдельные личности…

Вязы и липы стояли опушенные молодыми листочками. Их листву проходили насквозь солнечные лучи. Граненые оконные стекла разбрасывали блики. Город хорошел. Свет золотился. Тени лиловели и голубели.

Весенняя листва была одновременно легка и воздушна, производя вместе с тем впечатление дымки, тумана, зеленого марева среди ветвей.

Всякий, кто замечал это чудо, преображался. Воздух был тонок и чист.

Межсезонье — время любви. При повороте от зимы к лету молодежь резвится, предаваясь радостям плоти.

Осень — время создания семьи. Время представления своих избранников и избранниц родителям.

Но весной молодежь оживляется. Молоденькие девушки, когда с ними заговаривают опьяненные дивной порой молодые люди, забывают о неприступности и соглашаются прогуляться с новоявленными спутниками.

Достойные господа средних лет, шествуя по улицам к домашнему очагу, вдруг очаровываются моментом и, охваченные великодушием, сворачивают по дороге в лавки, чтобы сделать подарки своим домашним.

Вот благообразный толстяк в обтягивающем круглый живот жилете из кротовьего меха под лиловым фроккотом, снял с головы мягкую шляпу, подставив лысину солнцу, и в умилении смотрел на витрину ювелирной лавки. Там, на холмах черного бархата, были рассыпаны точное литье и филигрань, оправленные в благородные металлы самоцветы, на деревянных плечах истуканов лежали ожерелья из драгоценных камней.

Флай шел мимо людской суеты, холодный и неумолимый, как машина, стремящаяся к цели. Войдя в оптическую мастерскую, которая была одновременно и магазином, Флай осмотрелся.

Множество разнообразных приборов для шлифовки, резки и гравировки стекол, а также готовых оптических изделий вселило в него надежду, что тщета человеческих усилий в создании прихотливых приспособлений поможет фейери в борьбе за справедливость.

Флай без энтузиазма относился к технике всякого рода, но с уважением к людям, которые эту технику создают.

За прилавком, отделявшим посетителей от мастеров, сидели оптики, резавшие, обтачивавшие и вставлявшие стекла в оправы очков и разнообразные приборы.