Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов

Воздухозаборник. Триста пятьдесят метров… Вообще-то — самое подходящее место, там полно таких же щелей, как эта, в которой лежит он сам. Но уж больно подходящее. Прямо глаз режет. Вряд ли…

Первое окно. Четыреста метров. Прямо за воздухозаборником, даже видно плоховато. Но можно различить комнату, относительно целую, в которой висит тюлевая занавеска. Занавеска — это интересно. Из-за настоящих тюлевых занавесок обожают стрелять новички, это можно… но уж больно тупо. Именно для новичка. А ОН не новичок.

Второе окно. Четыреста тридцать метров. В комнате проломлена крыша, просвечивает здорово, но всё может быть. Да и мусора там полно.

И третье окно. Четыреста семьдесят метров, второй этаж. Вот там — там вполне может быть точка. Отсюда плохо видно, что происходит в этой комнате.

ОН стрелял справа. Отец был убит в правый висок на расстоянии больше километра — виртуозный выстрел. Связист — пацан-велосипедист — был убит в правый висок. В других случаях пули тоже попадали справа. Всегда — отчётливый двойной звук выстрела. Боже всмотрелся в карточку. Справа — это воздухозаборник и окна. Водослив и забор — это попадания по фронту, а не справа; в этих случаях ОН просто не мог попасть в правую сторону.

Помедлив, Боже вычеркнул на карточке эти цели. И водослив, и забор. Так. ОН мог вообще уйти. Вчера он целый день молчал. Но он и до этого молчал, случалось, по двое-трое суток.

Кроме того, Боже чувствовал: ОН здесь. Среди этих развалин — такой же камень, как сам Боже, такой же серый обломок стены, слившийся с развороченной улицей военного города.

ОН стрелял точкой триста «Винчестер магнум». «Маузер» SР66… или SR93. Может быть, даже «Супер магнум». Скорее всего, ОН не американец — «Маузеры» немецкие, супермагнум — английская, а янки не любят чужого оружия. Нет, не важно. Какая разница, какое у НЕГО оружие? Дело только в том, что точка триста «Винчестер магнум» — патрон профессионалов.

Боже взял бинокль и вновь — в сотый раз — начал осматривать подозрительные места. Тщательно. По сантиметрам, через каждые несколько минут откладывая бинокль и прикрывая глаза.

За бетонной стенкой перемещались турки — двигались тени, да и лицо какое-то появилось в одной из дыр (Боже позволил себе усмехнуться, вспомнив, как ему хотелось первое время стрелять именно в турок). Между дорогой и развалинами домов высились укрепления, за ними тоже было полно солдатни, стояла техника.

Всё это очень мало интересовало Боже. Хотя машинально отметил, что там укрепления отгроханы такие, как будто турки собирались обороняться, а не отступать.

На турецких позициях открыли огонь сразу два браунинга, и Боже насторожился. Перебивающий друг друга рёв пулемётов калибра 12,7 мм способен заглушить любые другие выстрелы, русские снайперы тоже любили стрелять под такую завесу. Уж не… Ага, получил! Боже увидел, как кувыркнулся от пулемёта один из турок. стрелял кто-то из казачьих снайперов — конечно, не так виртуозно, как (Боже мысленно гордо подбоченился), но здорово.

Потом вмешались миномёты — и уже через полминуты мир утонул в какофонии пальбы. Боже продолжал невозмутимо рассматривать позиции. Сейчас можно было надеяться только на глаза… но над площадью и улицами потянулись дымы, мешавшие и смотреть тоже.

Окна. Развалины воздухозаборника. Боже видел, как вздымаются тучи пыли. Сейчас его злила стрельба своих. Он видел и то, как работают миномётные расчёты турок, но не обращал на них внимания. Кого-то таскали на носилках за позициями. Грохот стоял невероятный, но…

…но каким-то столь же невероятным чувством, каким-то натянутым нервом — Боже уловил этот выстрел.

Именно этот.

Полковник Кологривов сидел на ящиках из-под мин. Налившиеся кровью глаза командира дроздовцев выражали невероятную муку, на дрожащем горле верёвками натянулись жилы. Санитар, заматывая лицо офицера быстро промокающими бинтами, бормотал:

— Ну вот и всё… вот и отлично… а теперь в госпиталь… а там соберут, там хоть из кусочков соберу-ут, не волнуйтесь, потерпите ещё чуть…

В какой-то степени Кологривову повезло, если можно назвать везением одно из самых пакостных ранений — челюстное. Он лёжа наблюдал в бинокль за тем, как стреляют его пулемётчики. Прилетевшая справа пуля распорола полковнику правое запястье, раздробила нижнюю челюсть, повредив язык и вогнав в тело обломки зубов.

— Вот, — надсотник Хвощёв подал Боже окровавленную пулю. — Прошла навылет и срикошетировала о камни. Я подобрал случайно.

— Угу, — Боже покатал пулю в грязных пальцах. — Точка триста. Справа, значит…

— Справа, — кивнул надсотник, — и прямо в цель. Пять сантиметров щель, а он попал… Слушай, — лицо офицера вдруг стало злым, он заломил на затылок вишнёвый с посеревшими нитками когда-то белых выпушек берет, — ты собираешься его убивать, братушка херов, или просто так — мамон налёживаешь?!

Боже спокойно встал и пошёл прочь. Хвощев догнал его, схватил за плечо:

— Я тебе вопрос задал, боец! Он ранил нашего командира!

— Приготовьтесь к тому, что это не последняя жертва, — черногорский акцент делал речь Боже, который так и не повернулся, рокочущей и странноватой. — И уберите руку, пожалуйста. Мне надо идти.

— Только и можете — корчить из себя суперменов, снайпера! — Хвощёв тряхнул не сопротивляющегося парнишку. — В конце концов, он и твоего отца убил! Делай что-нибудь — или проваливай, пусть этим займётся кто-то из наших!

— Я ваш, — Боже спокойно улыбнулся. — И вам придётся смириться со мной. А делать «что-нибудь» я не собираюсь, потому что я доложен его убить. Рисковать собой я тоже не собираюсь. Я дороже любой из ваших полусотен.

В тот же миг Хвощёв сильным ударом сшиб его с ног — и мгновенно остыл, как остывают почти все русские, поняв, что совершили что-то несправедливое. Дружинники, замершие на миг, незамедлительно постарались сделать вид, что ничего не случилось. Полковника уже отвели в тыл. Надсотник тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки; лицо его было растерянным.

Боже поднялся, потёр скулу и флегматично сказал:

— Ну, я пойду.

Пулю из руки он так и не выпустил.

Оболочка точки триста прорвалась, высунулся твёрдый сердечник. Боже хмыкнул — это ему вдруг напомнило член в боевом положении. Разворотила челюсть, прошла насквозь… До позиций дроздовцев было шестьсот метров. Различить на таком расстоянии через пятисантиметровую щель человека и попасть ему в голову — это больше чем превосходно.

Окна. Развалины.

Солнце садилось — ярко-алое, задымлённое, августовское. На правом фланге шёл бой — настоящий, не перестрелка, похоже, хорваты атаковали казаков.

Этот стрелок — виртуоз.