Василий Сахаров - Дальний поход

Приведя себя с дороги в порядок, побрившись, помывшись и сменив камуфляж, я был готов к приему у Старика, и ближе к вечеру, в первых сумерках, за мной пришли. Все тот же обезличенный майор из контрразведки, проводил меня в один из ничем не выделяющихся домиков и, войдя внутрь, в большой просторной комнате, при свете нескольких ярких свечей, я увидел лидера ГВО.

Иван Иваныч Марков, он же Старик, был абсолютно седым человеком, высокого роста с лицом испещренным множеством морщин. Он сидел подле широкого и красивого резного стола, и что было для меня странным, он находился в инвалидном кресле. Про то, что Марков не имеет возможности самостоятельно передвигаться никто из тех, с кем я разговаривал, ни разу не упоминал. Хотя, позже, сам, пообщавшись с этим человеком, я понял, почему люди не воспринимали его как инвалида. Он был настолько силен внутренне, что полученная много лет назад травма не мешала ему жить полноценной жизнью и на это попросту не обращали внимания. Как сказал на следующий день один из его советников: «Даже сидя в инвалидном кресле Марков все равно наголову выше тех людей, кто стоит рядом с ним».

— Доброго вам вечера, капитан. Проходите, — Марков взмахнул рукой и указал на небольшой диванчик напротив себя.

Сопровождающий меня майор вышел, а я сел на диван, устроился поудобней и, пристально посмотрев в бледные старческие глаза лидера ГВО, ответно поприветствовал его:

— И вам доброго вечера, Иван Иваныч.

Чему-то, сам себе, улыбнувшись, Старик покивал головой и спросил:

— Значит, Кубань все же устояла после чумы и развала?

— Да, не без потерь, конечно, но на плаву мы удержались, в гражданскую войну не скатились, внешних врагов отбили, и теперь понемногу восстанавливаем то, что было утрачено в годы хаоса и развала.

— Это хорошо, что родина живет.

— В смысле, родина? — Марков явно говорил не про Россию, и о том, что Конфедерация для него родина, я не знал.

— Ха, — усмехнулся он, — я же сам краснодарский. После училища был распределен на Балтийский флот, здесь служба пошла неудачно, хотел на Черное море перевестись, но не успел.

— Понятно. Так раз такое дело, может быть, попробовать поискать ваших родственников?

— Не стоит. Все кто был, наверняка, уже умерли, а если кто остался, так они мне чужие люди. Не надо теребить прошлое, — Марков на мгновение прервался, о чем-то задумался и, кивнув на стол, где лежала стопка бумаг, видимо, отчеты майоров контрразведки о том, что я им рассказывал, спросил: — Это правда?

— Что именно?

— То, что ты говорил о положении дел в мире: Кавказ, Халифат, Трабзон, Караимский имамат, «беспределы», Внуки Зари, Алжир и Средиземноморский Альянс. Неужели все настолько плохо?

Теперь уже я задумался. С одной стороны, с точки зрения человека, который помнил Золотой Век, положение дел в мире, хуже некуда. С другой стороны, то есть с моей, обстановка вполне нормальная, могло быть и гораздо хуже. При желании, можно было с Марковым на эту тему переговорить более подробно, но при первой встрече всегда есть что-то более важное, что стоит решить сразу, а поэтому, я ответил коротко:

— Да, Иван Иваныч. Я ничего не приукрашивал и не придумывал. Все именно так.

— Хреново… — протянул Старик, прокашлялся и сказал: — Однако давай к делу, капитан. Насколько я понимаю, ваша Конфедерация недавно воевала со средиземноморцами. Кубань разошлась с ними краями, и теперь имеет базу в проливе Гибралтар. Правильно говорю?

— Именно так.

— Ты, капитан дальней разведки при ГБ, и послан на своем собственном, захваченном в бою фрегате для того, чтобы посмотреть на творящиеся в Балтийском регионе дела.

— Все правильно, и ваши офицеры ничего не напутали.

— И вот, пробежался ты по Балтике, посмотрел, что к чему. А дальше что? Постараетесь и здесь закрепиться?

— Конечно.

— Торговать будете или воевать?

— Держать здесь крупные военные силы мы не сможем, да и стратегия у нас иная. Легче и выгодней торговать, так что пока рассматривается только этот вариант.

— И что вы можете предложить?

Я понимал, к чему клонит Старик, знал, какого слова он ждет, и произнес его:

— Топливо.

Марков удовлетворенно кивнул и огладил свой гладко выбритый подбородок:

— А взамен что?

— Техника, механизмы, старые корабли, приборы и драгоценные металлы. Про размен пока ничего не могу сказать, для начала, нужно узнать мнение нашего диктатора, который в Краснодаре сидит, а уже как он скажет, так все и будет. Мой фрегат вскоре покинет Балтику, и если у вас есть интерес вести с нами дела, вы можете выслать на нем пару своих представителей. Кружным путем, вокруг Европы, через Средиземное и Черное моря, месяца через три-четыре они доберутся в Конфедерацию, смогут лично посмотреть на нашу жизнь, и следующей весной, когда в эти воды пойдет новая экспедиция, вернутся домой.

— Заинтересованы, говоришь? Сам ведь понимаешь, что мы не просто заинтересованы, а должны просто пищать от радости при слове нефть, — Старик горько усмехнулся. — У нас есть техника, и ее много. Она стоит на складах, готова к тому, чтобы ее использовать, но нет топлива. Мы имеем дизель-генераторы, а сидим без электричества. В последние годы мы укрепились на одном месте, смогли наладить свой быт, люди не голодают и живут по человеческим законам, но, на мой взгляд, это тупик. Мы не развиваемся, молодежь не умеет обращаться с техникой и наш анклав, превращается в лесовиков, охотников, рыболовов и фермеров. Так что ваше прибытие в наши края я расцениваю как божий промысел.

— Однако я слышал, что Москва тоже предлагает топливо. Вы могли бы договориться с ними.

— Откуда про это знаешь?

— В море встретил беглецов из Сестрорецка и Верховный Комиссар Плетнев вам привет передавал.

— Значит, коммунары все же удрали?

— Не все.

— Ладно, про это, позже поговорим, а пока вернемся к топливному вопросу. Было такое, посещали меня представители Москвы, да вот только, их предложения меня не устроили. Они мне давали топливо, которое еще надо по обмелевшим рекам и через перекаты с помощью бурлацких бригад из рабов, до Питера дотянуть, а взамен, предлагали нам перейти под их руку.

— И много они давали?

Старик скривился:

— Двести тонн ежегодно.

— Не густо. Мы в первую же поставку можем поставить три тысячи тонн. Однако, откуда у Москвы топливо? Ни Плетнев, ни другие коммунары из Сестрорецка, про это ничего не говорили.

— Топливо синтетическое, переработка нефтехимических предприятий, поэтому его и немного.

— Производство синтетического топлива требует больших энергетических затрат, и получается, что уж с чем, а с электричеством у них полный порядок?

— Сразу видно разведчика, — Марков расплылся в улыбке. — Да, в Москве сохранились Каширская и Шатурская ГРЭС, а помимо них Дзержинская ТЭЦ и еще что-то.