Михаил Успенский - Остальное - судьба

Вот чего сталкер не хотел, так это повстречаться когда-нибудь со своей половиной. Но Зона (а может, и вся Вселенная) устроена так, что противоположности непременно должны когда-нибудь сойтись, и никакой Монолит не в силах этому воспрепятствовать.

Много было желаний у того полудохлого сталкера.

Он ненавидел Зону и презирал её. Он считал её невозможной и противоестественной. Он не хотел видеть ни монстров, ни аномалий, ни прочих чудес мёртвой земли. Он бежал от Зоны и тянулся к ней.

И получилось так, что Зона достала его даже в санатории для богатых психов и приволокла к себе, да ещё с чудовищным комплексом вины, который умело навязал ему старый бандит, хотевший вернуться туда за своим кладом. Мерзавцу была нужна отмычка…

Белый замолчал и задумался. Потом сказал:

— Ну вот как-то так… Наверное… Инструкции ведь не прилагались… Излагаю как умею…

— Хорошо, — сказал Матадор. — Значит, Зону ты того… игнорируешь? Так, что ли?

— Не совсем, — сказал Белый. — Просто я могу видеть другую Зону. Ту, которая была до Второй катастрофы. Пустой город Припять, кладбища техники, автобусы с туристами… С радиацией, конечно, со стаями одичавших, но обычных собак, с охотниками за цветными металлами… С самовольными поселенцами… Когда нужно, опасность просто перестаёт для меня существовать, потому что я в неё не верю. По системе Станиславского. Не верю — и всё тут. Хотя могу и ногу сломать, и рентген нахвататься…

— Подожди, — сказал Матадор. — Ну вот ты видишь, что напал на меня кровосос…

— Нет, — сказал Белый. — Я вижу, что ты стреляешь в белый свет как в копеечку, а потом начинаешь пантомиму борьбы и режешь воздух ножом. Но раны у тебя возникают реальные. Как стигматы у фанатиков. А как только я к тебе прикоснусь — никаких монстров…

— Для чего же тебе ветеринарный пистолет со снотворным? — сказал Печкин.

— Да чтобы спасаемый с ума не сошёл, — сказал Белый. — Насмотрелся я на безумную братию, никому подобной участи не желаю…

— Значит, мутанты и «Электры» существуют только в нашем воображении? — сказал Матадор. — А Зона — сплошное психосоматическое поле?

— Да нет, — сказал Белый. — Просто это для меня они нереальны. Ну, это как будто вы под водой захлёбываетесь, а я в акваланге…

— Неточная аналогия, — сказал Печкин. — Или ты живёшь в воображаемом мире, или мы — все остальные. Вот я нос к носу с химерой стоял. Была она или нет?

— Ну, Дэн, — сказал Белый. — Возьми словарь да посмотри все значения слова «химера». И всё поймёшь.

— Ага, — сказал Матадор. — Мы все сумасшедшие, а ты один у нас санитар — следишь, чтобы мы по дури не нанесли себе увечий, чтобы пальцы в розетку не совали, уксус не глотали…

— Нет, — сказал Белый с некоторым даже раздражением. — Всё сложнее. Повторяю, инструкций по эксплуатации Монолита нету. Если я могу использовать какие-то свои способности для всеобщего блага, то я их и использую. Могу спасти человека — спасаю. Могу добраться до раненого бегом и напрямик — добираюсь. А потом у меня и мотоцикл есть, «Урал» с коляской… Мыло, например, ездил в этой коляске с простреленными ногами, только он не помнит ничего…

— Эге ж, — сказал Мыло. — А я-то ще гадав — чому бензином смердить? Тильки де ж ты ций «Урал» ховаешь?

— Да в любом сарае или гараже, которых в этой Зоне уже давно не существует, — сказал Белый. — Таких полно.

— Да заимочка наша, — сказал вдруг Топтыгин. — Я с дива пропадаю, как вы её скрозом проходите… Потому не вьём вам её видеть…

— Погоди, — сказал Матадор. — А кержак-то наш — он что, тоже до Монолита добрался? Он-то почему ходит с тобой наравне?

— Так Иннокентий и для меня загадка, — сказал Белый. — Потому что он от природы такой. Он считает Зону ересью и выдумкой никонианской, и вера его крепка…

— Прямую правду творишь, дядя Белый, — сказал Топтыгин. — Кто в себе треисподнюю таскат — тот в ей и обитат. По грехом своим великим…

— Вот и до религиозного мистицизма договорились, — сказал Матадор. — До солипсизма. Мир как воля и представление. Нет, не поеду я летом ни в какую Памплону, а поеду я прямо сейчас в санаторий «Глубокий сон», пусть меня полечат…

— Белый, — сказал Майор. — А тебя застрелить. Можно. Или нет.

— Можно, — сказал Белый. — Вот сейчас, внезапно или в спину. А если я успею среагировать, то никак. Потому что в моей Зоне никакого бара «Хардчо» нет, а есть полуразрушенный пионерский лагерь. И пока я в этих развалинах стою… А почему вас это так интересует? Это профессиональное?

— Нет, — сказал Майор. — Это на случай. Если кто захочет. Тебя припахать. По артефактам. Он тебе может. Угрожать.

— Дон Педро Зурита тоже собирался припахать Ихтиандра по жемчугу, — сказал Белый. — И ничего у него не вышло. А со мной ещё хуже. Я если и найду артефакт, так тут же его и выведу из строя одним прикосновением… Так что в этом отношении я, скорее, бесполезен и даже вреден…

— Я же вам рассказывал, — возмутился Киндер.

— То ты, — сказал Майор. — А то Белый. Ему веры больше.

— Зря вы мудрите, — сказал Киндер. — Я вот кладу в кармашек рюкзака пару «волчьих слёз», чтобы грыжа не выпала от натуги. Но! Я же не знаю, как именно они работают! Да мне и не важно, лишь бы работали. Так и тут. Белый нам нужен? Да. И Топтыгин нужен. Так вот пусть и продолжают своё дело. Что вы человеку допрос устроили? Один вред от ваших вопросов и головная боль. Это же Зона. Она что хочет, то с людьми и делает.

— Надо Белому прощаться, — напомнил шаман. — Он не будет продолжать здесь. В другом месте будет…

— Мазафака, — сказал Печкин. — А ты-то тут каким боком?

— Нужно так потому что, — сказал Мазафака.

А Белый добавил:

— Он прав. Пусть я и не знаю, кто он такой и зачем. Я многого до сих пор не знаю. Хотя ясно, что такой же человек, как все мы. В отличие, скажем, от Болотного Доктора. Я ведь был в его доме. Никого и ничего я там не увидел — тоска и запустение… Видимо, нам с Доктором встречаться не положено… Извините, я должен проститься с Евдокией…

Он подошёл к Синильге, обнял её и стал что-то шептать ей на ухо. Синильга вздрагивала всем телом, но не рыдала, не голосила…

— Нельзя тебе со мной, милая, — сказал Белый.

— Куда же ты сам-то собрался? — сказал Печкин, и так ему стало муторно, словно подбиралась к дому какая-то чёрная сила.

— Не знаю, — сказал Белый. — Знаю только, что сейчас должна измениться моя судьба. Или ваша. И будет всё по-другому. Не лучше, не хуже — иначе.

Он подошёл к спящему Паше и положил свою ладонь ему на грудь.

Спящий встал, не размыкая глаз. Теперь это снова был двойник Белого.

— Иннокентий, — сказал Белый Сталкер, не оборачиваясь, — прошу вас на этот раз не вмешиваться. Вы остаётесь за меня…