Владимир Торчилин - Институт

- Слушай, так ты мне все это официально говоришь? Я ведь тогда с ним сам потолкую! Или опять секреты?

- Да насрать мне – хочешь говори, хочешь – не говори, мне все равно отсюда уходить. Пора в полную отставку. Так что стукачей своих пусть теперь эта мандавошка бережет или новых заводит. А мне теперь не до них. Тем более, что Грицько твой никаких официальных подписок не давал, а значит агентурой не является. Так, добровольная гадина.

- Ладно, Фомич, не отпевай себя. Все образуется. И без работы не останешься. В общем, удачи тебе!

- И тебе того же. А мордатого твоего гони. Говно человек.

На том и распрощался Игорь с Роговым, так никогда и не узнав, как сложилась дальнейшая судьба этого необычного представителя советской системы. А жаль, поскольку чувства к нему Игорь испытывал, скорее, хорошие. Ну, влип человек – с кем не бывает…

А вот к кому он хороших чувств в тот момент никак не испытывал – так это к Грицько. И разобраться с ним решил, не откладывая. Поэтому даже не зашел сначала в свой кабинет, а прямиком отправился в основную лабораторную комнату, где за рабочим столом внушительно восседал Гриша. Предисловий Игорь тоже не разводил.

- Послушай, Гриша, – по возможности спокойным голосом начал он, толчком ноги развернув сиденье вращающегося кресла так, чтобы Гриша оказался к нему лицом, - у меня здесь был разговор по душам с Роговым из спецотдела, так он мне сказал, что ты на меня стучишь, как дятел, без передышки. И даже пару твоих доносов для наглядности продемонстрировал (насчет последнего Игорь, естественно, слегка приврал). Ты что же, сука мордатая делаешь? Тебе у меня работать надоело, что ты гадишь там, где жрешь? Ну? Что тебе надо?

Ошеломленный Гриша вытаращил, было, на Игоря в глаза в показном изумлении, но потом, похоже, понял, что в несознанку уйти не удастся – Игорь явно не врал, что сведения получил от Рогова, и тут уж не открутишься. Поэтому, повяглядывавшись в Игоря подольше и пошурупив слегка своими вполне годными если уж не для науки, то для всяких пакостей мозгами, он принял неожиданное решение.

- Ну, было. И что? Чем я тебя подвел-то? Ты же сам сколько раз тут выступал, что и в лабе с нами, и на ученом совете с начальством одно и то же говоришь и ни под кого не подстраиваешься? Говорил, ведь? Говорил! И сам гордился, что из своих взглядов секретов не делаешь: что любишь – любишь, а что не любишь – никто тебя полюбить не заставит. Так что все и так знают, какое у тебя по поводу чего мнения. И даже если я какие твои высказывания Рогову и повторил, так ты и сам то же самое еще ста человекам говорил и совершенно открыто. А придумывать или наговаривать чего я никогда и в голове не держал. Так что тебе разницы нету, говорил я чего Рогову или не говорил, или еще кто-нибудь ему за тобой повторял. И ничего я тебе не навредил. А мне надо свои очки набирать!

Игорь прямо-таки остолбенел.

- Что ты несешь? Какие очки? У тебя совесть хоть какая-нибудь есть, инфузория ты хренова? Я же тебя от идиота да кандидата довел и со всеми делами помогал! И ты все это вместо спасибо? Какая разница, навредило мне это или нет – не делают так приличные люди! Понял, козел – не де-ла-ют и все тут! Все, хватит, пошел вон из лаборатории и чтобы завтра же у меня твое заявление на столе было. С дураком я еще могу работать, а с говнюком - просто не хочу и все тут! И в Италию на конференцию пиши письмо, что не приедешь! Во-первых, я тебе никаких одолжений больше делать не желаю, а во-вторых, с таким дерьмом в одном докладе соавтором быть не хочу. Все.

Но для совершенно пришедшего в себя Грицько разговор был еще далеко не закончен.

- Да ладно, Игорь, не заводись по пустякам! Причем тут совесть? Не навредил – вот главное. Ты сам себе перестань вредить, уже в сто раз лучше будет. А то “не де-ла-ют!” – да в сто раз хуже делают, и ничего, разбираются по хорошему. И, пойми, я же ведь не попал сюда сразу в начальство, как ты. Не всем же так обламывается. Вот и приходится с самого низу карабкаться. Вот очки и нужны. Как-будто сам не понимаешь. Успокойся, самому потом смешно покажется из-за чего горячился. Завтра ты сам об этом даже не вспомнишь. Мы столько лет уже вместе, а ты “вон из лабы!”, “не поедешь в Италию!”. А то не понимаешь, что из лабы я никуда не уйду – на каком основании-то? И в Италию уже и командировка моя утверждена, и паспорт заказан, и не тобой, а иностранным отделом. Ну, не буду я больше с Роговым дела иметь, раз уж тебя это так волнует. И не горячись. Лады?

На этот момент Игорь уже почти успокоился и вполне понимал все то, что ему эта протоплазма в человеческом облике излагала. И даже грустно подумал по поводу того, что вот, принимаешь человека за мудака, а он вовсе даже и не мудак, а такая дрянь, что скажи кому – не поверят. А вот именно такой мысли за все годы, что имел с ним дело, ни разу как-то и не было. И еще подумал, что в своей поганой логике Грицько вполне прав – и вреда особого он Игорю действительно не причинил, и из лаборатории его никакими официальными путями не уберешь, а Директор ему уж точно способствовать не будет – он сам, небось, гришкиным стукачеством вовсю пользовался, и даже в Италию этот гад спокойно поедет, и, главное, ведь он искренне верит, что, подумав, Игорь и сам признает его правоту, и если вдруг, скажем, завязать с ним здороваться, то он еще и обидится. Можно, конечно, сыграть в бдительность и позвонить, скажем, тому же районному уполномоченному или в иностранный отдел министерства и сказать, что замечен, дескать, Грицько в непрерывной антисоветчине и низкопоклонстве перед джинсами – Гришке-то, конечно, на всякий случай, все сразу перекроют, но ведь это значит даже не таким, как он стать, а еще хуже. Эх, бля… Вот, похоже, именно в этот момент и пришла Игорю в голову печальная мысль на предмет того, что не слишком ли он в этой стране Грицька и Директора задержался…

Соглашаться, правда, он с Гришиными доводами не хотел и потому твердым голосом пообещал ему, уходя из лаборатории, что дело это спокойно не закончится, и он всего, чего требовал, так или иначе добьется. Грицько только недоверчиво и даже несколько укоризненно покачал головой. И прав, естественно, оказался Грицько. Хоть Игорь и пошел, было, к Директору, и попросил – нет, об увольнении, естественно, и разговора не шло – а просто о переводе Гриши в какую-нибудь другую лабораторию, но нарвался на нарочито раздраженный отказ, в котором, к тому же, проскальзывало явное директорское удовольствие, что, вот, и стукачка своего не продал и Игорю попакостил. Впрочем и в самом Игоре первоначального огня уже не было – так, скорее, вековая печаль и отвращение к окружающему…

Так что в течение какого-то времени все так и катилось. Без Рогова, правда. А почему только какого-то? Да, в основном, потому, что мысли свои Игорь любил додумывать до конца, и через то самое какое-то время его уже не было не только в Институте, но и на просторах Родины чудесной. А Грицько, естественно, был. И, как много позже узнал Игорь, даже с комфортом расположился в игоревом бывшем кабинете. Умнее он, естественно, не стал – но вот, по-видимому, набранные очки зачлись и по сумме получилось очень даже ничего.