Денис Лукашевич - Братские узы

— Эй, малой! — хлесткий хлопок — мальчик застонал, приоткрыл один глаз. Тот глядел мутно и рассеянно. Анджей выругался. Вряд ли пастушок его понял — старопольский мало кто понимал в Новой Европе. — Малой, не притворяйся, едрыть твою ж за ногу! Вижу, что не в отрубе. Давай, болтай скоренько: где мы, и керосин у тебя есть?

— Дяденьки! — мигом захныкал хлопец. — Дяденьки-и-и-и! Только не бейте — все скажу! Все-все-все скажу, только не бейте и бате и не говорите!

— Не будем, малой. Ты только не хнычь, а толково объясни нам, как далеко до Клейдена.

Пастушок в одно мгновение перестал плакать, шмыгнул длинным острым носом, шумно втягивая проступившие сопли.

— Клейден? Да, почитай, километров четыреста — никак не меньше. Тут недалече городок есть — там автопоезд ходит. Я таким приехал! — гордо заверил мальчуган. — Е-е-е! С ветерком ходит, а еще там напитки разносят и кормят всякими сладостями…

Он мечтательно закатил глаза.

— А город как называется?

— Штормштадт.

Войцех вопросительно посмотрел на Марко с Веллером. Пастушок скользнул взглядом по забинтованной голове моонструмца, с усилием сглотнул.

— Знаем такой. — Марко кивнул. — От границы рукой подать. Да и топливо можно попробовать найти. Там восстановили довоенные технологии — научились гнать из угля некое подобие бензина. Может нашей пташке и сойдет.

Мальчишку отпустили на все четыре стороны со строгим наказом никому о них не рассказывать. Подкинули для стимула пару серебряных марок. Правда, Марко настаивал избавиться от пастушка несколько иным способом, но под общим давлением Анджея, Войцеха и даже Веллера вынужден был согласиться на более милосердное решение. Но, когда они разбирали вещи из вертолета, отвел мальчишку в сторону и пообещал, что если тот кому-либо сболтнет хоть на грамм, найти и сначала переломать все пальцы, а после и руки с ногами. Закончить он обещал поджариванием гениталий и выдавливанием глаз. Пастушек страшно побледнел и, заикаясь, клятвенно заверил свое молчание. Марко ободряюще подмигнул, дал подзатыльника и отпустил его восвояси.

А вертолет… Черная туша на земле была слишком неповоротлива, чтобы спрятать ее в какое-нибудь укромное местечко. Анджей только демонтировал вооружение. Жалко было бросать подобную вещь — каждый чувствовал, что видят они его в последний раз. Поляк чуть не разрыдался: стоял, мял в руках черную инквизиторскую кепку и впервые в жизни у него не находилось слов, только раз протекла слеза по небритой щеке. Серой, как и весь окружающий мир.

Штормштадт, как и обещал пастушок, расположился совсем недалеко. Просто грязный маленький шахтерский городишко. Все, начиная от двухскатных крыш и бронзовых флюгеров и заканчивая жителями, постоянно куда спешащими, было покрыто тонким черным налетом. Угольная пыль царила здесь повсюду, каждое мгновение напоминая, что совсем недалеко и день, и ночь работают угольные шахты, как тянутся с сумрачных холмов возле города по узкоколейке вагоны, груженые блестящим антрацитом, а черные, словно черти рабочие загружают и разгружают их.

Тут же запершило в горле, руки, одежда и обувь покрылись цепкой черной пылью. Черные разводы проступили под глазами, тянулись вниз к подбородку. Бинт, скрывающий лицо Веллера, мигом посерел. Навязчивая вонь, смесь помоев, сгоревшего угля и какой-то незнакомой химии преследовала повсюду.

— Отвратное место! — резюмировал Анджей. — Пресвятой Конрад, ну почему я покинул родину?! Жил бы себе, механизмы починял — надо же так вляпаться!..

— Тише ты! — Марко хищно оглянулся вокруг, ощерился, как дикий зверь. Рука бережно гладила упрятанную до поры до времени «кобру». — Здесь теократов не очень любят, как, собственно, и всех остальных.

— Все, молчок! — пообещал поляк, но затем уже тише прошипел: — Проклятое место… прости Господи!

Стремительно вечерело. Постепенно Штормштадт стал наполняться огнями. Да только куда ему до сверкающего Клейдена! По привычке горожане зажигали многочисленные лампы и светильники, мощные прожекторы били в чернеющее небо световыми столбами. Только свет был какой-то мутный, приглушенный: линзы, зеркала и стекла покрылись тончайшим слоем пыли и рассеивали часть света, так что складывалось ощущение, что город погрузился в светящееся облако, марево сияния, окутывающее его от массивных фундаментов и до коньков крыш и флюгеров.

Усталые и черные от угля люди медленно брели домой, искоса поглядывая на относительно чистых чужаков. То и дело наемники ловили на себе и своем снаряжении жадные сальные взгляды — сандоминиканские мундиры явно выглядели побогаче тех лохмотьев, что были в ходу на улицах Штормштадта. Нашивки и опознавательные кресты были предусмотрительно спороты, колоратки смяты и выброшены вон.

О топливе приходилось думать лишь на следующее утро: сейчас бы ночлег какой-нибудь найти! Только раз им попалась подсвеченная светодиодами вывеска, гласившая, что в здании сдаются «меблированные комнаты под патронажем фон Штока». А чуть ниже надпись клятвенно убеждала, что «сервис и качество не оставят никого равнодушным».

— Это в каком смысле? — хмыкнул скептически Марко, прочитав надпись. — А, братец?

— Да какая разница, главное, что никто не уйдет равнодушным — хе-хе!

Марко с плохо скрытым удовлетворением посмотрел на брата: исправляется! Неужели вернется прежний Веллер?

Явившийся на трель настольного звонка некий господин фон Шток (а может и его доверенное лицо) представлял из себя щуплого человечка, невероятно худого и мелкого — просто настоящий карлик! Большая, лысая, блестящая, словно покрытая лаком голова мерно покачивалась, будто Шток постоянно в чем-то соглашался в разговоре с незримым собеседником. Широкий жабий рот при этом едва шевелился, доносилось едва различимое бормотание.

— Комната найдется? — Марко уверенно улыбнулся, с ленцой облокотился на мебельную стойку.

— Сальдо положительное… двести тридцать… А, что? Комната? — Карлик со скептическим видом оглядел собравшихся в фойе. — А деньги-то у вас есть… господа?

Говорил он, в противоположность своему бормотанию, уверенно, твердо чеканя каждое слово.

— Обижаете… э-э…

— Шток. Фон Шток. Читать умеешь?

— Получше некоторых! — теперь уже и Веллер привалился к мебельной стойке, пронзая взором черных глаз, выглядывающих из-под бинтов. Было в них что-то жуткое, словно два пистолета уперлись дулами в высокий морщинистый лоб. — И деньги у нас есть? Сколько за комнату на четверых?

— Десять серебра.

— А не много ли просишь за такую халупу?

Шток равнодушно пожал узкими плечами.

— Лучше не найдете, а не нравится — ищите еще где-нибудь.