Вадим Панов - Крест толкователей

Незнакомка распахнула дверь, едва не отбросив ею Кешу. Цокая каблуками, она обошла машину спереди и остановилась перед пассажирской дверью.

На тротуарном бордюре стояла банка с черной краской, из которой торчала ручка кисти. По пассажирской двери шла жирная кривая надпись с подтеками:

«СУКА»

От неожиданности тлеющая сигарета вывалилась из пальцев девушки. Однако, долететь до земли она так и не успела — Кеша тут же подхватил ее и засунул фильтром себе в рот.

— Я же говорил, — сказал он, делая затяжку и выпуская дым, — сукой у нас быть не надо. Здесь тебе не Сочи…

Незнакомка не смогла ответить на это ни слова. Она стояла перед машиной, и губы ее тряслись.

Из сквера вдруг выскочила воспитатель Степанова. Она окинула фотографическим взглядом испорченную машину, Кешу с сигаретой и улепетывающего во весь дух Жигунова. Как человек опытный, она мгновенно оценила ситуацию и пришла к выводу, что мальчишку ей уже не догнать. Скорее для порядка, чем ради практической пользы, она крикнула ему вслед:

— Жигунов! Стой, мерзавец!.. Стой!..

Тот, как и следовало ожидать, не остановился.

Тогда Степанова ринулась к машине, на ходу вытаскивая из кармана брюк несвежий носовой платок. Нагнувшись над дверью, она попыталась стереть надпись, однако ни к чему хорошему эта попытка не привела — буквы потеряли контуры, но остались на своих местах, а площадь загрязнения увеличилась вдвое.

Незнакомка взяла воспитателя за плечо и потянула ее от машины.

— Ради бога, только не троньте…

Тут и Степанова и сама, наконец, поняла тщетность своих усилий. Она зачем-то скомкала платок, испачканный краской, и поспешно засунула его обратно в карман брюк. Грудь ее вздымалась.

Наконец, глаза ее остановились на Кеше. Тот, ухмыляясь, торопливо курил, и огонек сигареты тлел уже где-то у самого фильтра.

Одной рукой Степанова молниеносно вырвала недокуренную сигарету из его рта, другой, одновременно, жгутом скрутила ему ухо. Кеша застонал и сморщился от боли.

— За него теперь ты ответишь, негодяй! — крикнула Степанова, наливаясь кровью.

— Да ладно вам… — отозвался Кеша, пригнув голову. — Ухо же оборвете… Все можно исправить… Прямо сейчас.

На помощь Кеше неожиданно пришла именно незнакомка. Она схватилась за руку Степановой и попыталась разжать ее стальные пальцы.

— Да пустите же вы его!.. — проговорила она. — Исправить можно, говоришь?

Пальцы Степановой разжались. Кеша запрыгал, тряся головой и массируя пунцовое ухо.

— Во, блин, чуть не оборвала… Да конечно можно! Если не смыть сейчас, то ацетон разъест лак. Тогда краска встанет и всю дверь придется перекрашивать. Но минут пять еще есть. А у меня бутылка растворителя заначена. В палате. Только где — не скажу.

Степанова возмущенно скрипнула зубами.

— На ночь нюхают, негодяи!.. А ну, марш за ней! Живо!..

Кеша не ответил, даже не повернул в ее сторону головы. В этот момент раздается гул пролетавшего вертолета. Кеша поднял голову и принялся с интересом смотреть на небо, однако вертолет летал где-то за домами, и Кеша его так и не увидел.

Степанова угрожающе двинулась к нему.

— Да что ж ты стоишь, а?…

Смысл паузы, которую держал Кеша вдруг дошел до незнакомки. Она вдруг посмотрела на Кешу с искренним и неожиданным интересом. Взяла Степанову за локоть, останавливая ее. Затем раскрыла сумочку.

— Сколько? — спросила по-деловому она у мальчика.

Кеша перевел на нее взгляд.

— Сто баксов, — зевнув, ответил он.

Незнакомка усмехнулась и, не проронив ни слова, достала из сумочки купюру. Глаза Степановой сверкнули. Она посмотрела на деньги с тоской и плохо скрываемой брезгливостью.

Степанова нервно вышагивала по своему кабинету. Оставляя шлейф, в зубах воспитателя дымилась папироса с мятым гармошкой мундштуком. Сумрачно смотрел из-под потолка, сверху вниз, педагог Макаренко. Незнакомка, все в тех же очках, сидела на стуле, приставленном к столу Степановой. Нога ее была закинута на ногу, а пальцы руки барабанили по столешнице.

— Только три дня, — сказала девушка. — С ним ничего не случится. Мальчику нужна медицинская помощь, а уколы я делать умею.

— Как вы смеете предлагать мне такое! — нервно реагировала Степанова. — Я педагог! Заслуженный учитель Российской Федерации!

Незнакомка вздохнула. Она достала из сумочки паспорт, пачку американских долларов и выложила все это в центр стола.

Степанова закашлялась дымом, сверкнула взглядом и остановилась как вкопанная.

Она подошла к столу вплотную.

— Что это?.. — с ненавистью спросила она. — Это… Это деньги?..

— Деньги, — невозмутимо согласилась незнакомка и ногтем, покрытым лаком, подтолкнула пачку воспитателю.

— Уберите немедленно! — почти визжа, прокричала Степанова.

Девушка вздохнула и накрыла пачку ладонью.

— Вы не совершаете никакого преступления. Я просто хочу провести с ним выходные. Паспорт и деньги останутся у вас как залог. Через три дня я верну мальчика и заберу только свой паспорт. А деньги останутся у вас. Они превратятся в пожертвование детскому дому.

Незнакомка была теперь в кабинете Степановой одна. Она встала со стула и подошла к окну. Внизу, на асфальте, лежали нарисованные мелом клетки. Несколько девочек в одинаковых платьях прыгали в них, играя в классики.

Внезапно за ее спиной послышался звук открываемой двери. Незнакомка задвинула шторы и быстро обернулась.

В комнату вошел Кеша. Теперь он был серьезен, почти сердит. На нем был надет пиджак, рукава которого едва прикрывали кисти. Обеими руками он прижимал к себе полупустой, заклеенный скотчем пластиковый пакет с какими-то вещами. Кеша остановился у порога и поднял на девушку глаза.

Незнакомка вдруг порывистым шагом пересекла комнату и остановилась перед мальчиком. Она нагнулась, сняла очки и внимательно посмотрела ему в лицо. Потом поправила воротник его рубашки. Глаза ее вдруг блеснули.

— Не надо. Ничего не говори. Ты меня не помнишь, Кеша, но… Но все-таки я твоя мать. Вот так…

Она прижала его к груди.

Кеша встретился взглядом со строгим Макаренко и хмуро ответил:

— Посмотрим еще, какая ты мне мать…

Ракитин купил в киоске свежую газету, потом сел в свою машину, хлопнул дверью и пустил мотор. Несколько секунд он сидел неподвижно, прислушиваясь к холостым оборотам. Двигатель был прогрет, но все равно обороты плавали.

Капитан пообещал себе, что в ближайший выходной он займется машиной всерьез. Снимет карбюратор, разберет его и промоет бензином каждую деталь. Поставит новый ремкомплект.

Поскольку у Ракитина не было ни семьи, ни детей, он привык относиться к своей «шестерке» как к живому существу, которое предано ему и которое всегда где-то рядом. Ни расход масла, ни неумеренный бензиновый аппетит, ни многочисленные и почти ежедневные поломки не доставляли капитану существенных неудобств — он был старшим по званию и по возрасту, и относился к машине по-товарищески. Он снисходительно терпел ее самые фантастические капризы.