Василий Звягинцев - Время игры

— Так отсюда вытекает, что противоположная сторона в любом случае — на нашей стороне. И можно надеяться на соответствующий контрход? — оживился Шульгин.

Антона аж передернуло от возмущения.

— Не знаю даже, как тебя назвать. Иногда вроде умный, а иногда тупой, как три слоновые задницы, накрытые брезентом… Ты бы хоть задумался, чем для вас может обернуться такая «помощь». Я лично вообразить не могу. Большевики тоже помогли русскому народу выйти из Первой мировой войны и экспроприировать экспроприаторов. О чем он, народ, кстати, страстно мечтал. Хорошо получилось? Так что не совет тебе даже, а категорическое пожелание — сидите, как мышь за печкой, и не мечтайте в подходящее время с решающим результатом вмешаться в кошачью драку…

Очень все тогда доходчиво ему объяснил Антон, и оснований не соглашаться с ним не было. Шульгин с Новиковым потом обсуждали эту коллизию, пришли к единодушному мнению, что и вправду нужно завязывать. И длительный отпуск с путешествием в Южные моря был ими спланирован во многом из-за желания полностью погрузиться в частную жизнь.

Но сейчас-то что происходит? Не сам же он загнал себя в аналог крысиного лабиринта. Он мечется в поисках спасения, а экспериментатор наблюдает и делает пометочки в рабочем журнале.

Или не эксперимент это, а просто способ изолировать его навсегда и бесследно?

Значит, какой-то его шаг, скорее всего именно попытка вмешаться в интригу Мюкке — Славского, признана опасной для Держателей?

Пока, размышляя подобным образом, он продолжал бессмысленно брести по штреку, судьба или те, кто ею управлял, подкинули ему последний сюрприз.

Очередной тупик, поворот, и Шульгин оказался в сравнительно обширном помещении, в котором совсем недавно жили люди.

Высеченные в стенах ниши с каменными нарами, застеленными серыми шинелями и лоскутными одеялами. На каменном кубе, заменяющем стол, лампа, кажется, еще теплая, с закопченным стеклом, в комнате вроде бы даже висит запах керосиновой копоти.

Эмалированный чайник, две кружки, алюминиевая миска с недоеденной кашей.

На ржавых крюках, вбитых в стену, висят вниз стволами автомат «ППШ» и короткий трехлинейный карабин.

Он даже засмеялся хрипло, присаживаясь на край нар.

Ну, господа, это совсем уже… Неостроумно, что ли.

Во-первых, слишком похоже на декорацию тех самых, музейных Нерубаевских катакомб. Экспозиция: быт партизан 1941–1944 годов.

Вот-вот, этого только и не хватало — рядом с лампой раскрытая книжка в зеленоватом картонном переплете. «Краткий курс истории ВКП(б)». Некоторые абзацы четвертой главы подчеркнуты красным карандашом. Не иначе, комиссар отряда готовился к политинформации.

Сейчас вот вывернется из-за угла, худой, утомленный, с серым лицом давнего обитателя подземелий, но непременно гладко выбритый.

И спросит хмуро: «А вы что, товарищ, здесь делаете?»

Увидит, что обознался, что не свой это человек, неизвестно как здесь оказался, и рука дернется к кобуре.

А скорее всего дело тут совсем в другом.

Шульгин вспомнил пещеру, бывшую базу совсем других партизан, кордильерских, куда, бежав с виллы Сильвии, он пришел по сигналу Антона.

«Все тот же сон?» — как восклицал персонаж «Золотого теленка» Хворобьев.

Или исходящий опять от Антона сигнал. Ты не забыт, мол, ничего не потеряно, сражайся, и победа за нами…

Тонких зеленоватых сигарок в портсигаре осталось совсем мало. Всего три, если быть точным.

Вздохнув, он одну из них все же закурил.

А лампа действительно теплая, убедился он, коснувшись ладонью пузатого стекла.

Так, может, в ней и керосин еще есть? Хоть фонарик отдохнет…

Лампа и в самом деле охотно вспыхнула. Широкий язычок желтого слегка коптящего пламени обрисовал на столе ровный уютный круг света. Сашка фитиль немного прикрутил.

Интересная жизнь нам досталась, господа. Расскажи кому у себя в институте, даже после пары хороших мензурок «спиритуса вини» — хрен поверят…

Из чистого любопытства он снял с крючка автомат. Тяжелый, с неудобным, грубо выструганным прикладом, торчащими вдоль краев ствольной коробки заусеницами. Убедительно для не слишком грамотного человека. Именно так выглядели автоматы военной поры, изготовленные в какой-нибудь наскоро приспособленной кастрюлькиной фабрике.

Да только неувязочка получается. В катакомбах Одессы никак не мог оказаться автомат выпуска 1943 года. Наиболее удачливые из окруженцев, подавшихся в партизаны, могли владеть трофейным «МП-38», кто-то из командиров — редким, как жемчуг в навозной куче, «ППД».

А те изготавливались чрезвычайно тщательно, с лакировкой дерева, полировкой металла, и не штампованные детали там применялись, а исключительно фрезерованные.

Впрочем, все это чепуха. И без этого штришка он видел, что декорация — она и есть декорация.

А вот что все-таки прикажете сейчас делать? Помирать в подземелье, гордо не покорившись шантажу Держателей, или в очередной раз пообещать, что «больше не буду»? Или все-таки поискать третий путь?

«А ведь скучно, господа, все равно скучно. Ничего новенького вы при всех своих способностях не придумали», — успокаивая самого себя, думал Шульгин. Хотя, конечно, догадывался, что те, кто в состоянии создавать силой воображения Вселенные со всеми обеспечивающими их существование законами природы и даже подходящими цивилизациями, как-нибудь сумели бы изобрести нечто, лично для него удивительное.

Да скорее всего просто не считают нужным.

И так сойдет.

Чем-то сложившееся положение напоминало то, что им уже довелось пережить с Новиковым при попытке выбраться из форзейлианского Замка.

А раз прием повторяется, значит, и выход надлежит искать примерно в том же направлении, что и прошлый раз.

Шульгин стал восстанавливать в памяти формулу профессора-эзотерика Удолина, которую следовало наложить на состояние «О мусе дзю ни се го син» («Не пребывая ни в чем, дай уму действовать»).

Буддисты другого толка склонны были называть означенное состояние духа «Самадхи». При должном навыке, впав в него, некоторые умельцы ухитрялись жить годами в виде почти что мумии, пока их дух витал в высших сферах. Тело же при этом сохранялось в целости и сохранности, не старея ни на миг. Ходят слухи, что кое-кто из посвященных таким путем живет не одну уже тысячу лет.

А один знаток писал, что и миллион лет не предел.

Сашке, однако же, сейчас было нужно не это. Он намеревался лишь освободить свой дух для поисков «истины» в небесных сферах, и надеялся, что более получаса эта рекогносцировка у него не отнимет.

Он задул лампу, в наступившей мертвой темноте и тишине лег на спину и принялся вводить себя в транс, пытаясь увидеть ту самую картинку зрительной проекции Сети, которая однажды открылась ему в Замке.