Николай Берг - Ночная смена. Лагерь живых.

ко мне никто не обратился, так что я и не понял - что там было такое. Наверное, отголоски разборок родителей с

протестантами.

На БТР залез Овчинников. Голос у дядьки поставлен хорошо, не особо надсаживаясь, командир изложил вкратце

ситуацию:

- Петропавловцы и петропавловки! У нас осажденная Крепость, каждый человек на счету, требуются общие усилия и

потому от каждого, кто в Крепости находится, требуется полная самоотдача. Иначе не выживем. Поэтому безделье и

всякое вредительство, снижающее нашу обороноспособность - является преступлением. Личной угрозой каждому.

Перед гарнизоном ставится вопрос - выгнать из Крепости трех типов, от которых пользы нет, а вред - есть?

Работать не хотят, хотят Власти. При этом провалили самую простую задачу - и с большими потерями. Мало того, вчера

один из их компании напал на медсестру в медпункте с целью изнасилования, за что и был убит.

Вот эти субъекты.

(На БТР поднялись двое уже виденных мной утром - и Друг Покойного. Поднялись даже где-то спокойно. Не знаю, то

ли Михайлов пообещал им всяческих чертей в случае сопротивления, то ли пока не понимают, что дело идет к концу.

Раньше-то еще и не такое сходило с рук...)

- Я требую, чтобы нам также дали слово! - голос у Друга Покойного тоже отлично поставлен.

- Наговорились, хватит - обрезает стоящий внизу Михайлов.

- Нет времени на дебаты. Сейчас те, кто считает, что выгонять этих дармоедов не надо - встает сюда, за БТР.

Если таковых наберется больше половины - останетесь тут. Если меньше - вам в Никольские ворота - ну или в

Иоанновские. - Овчинников спокоен как сидящий в Зоомузее Березовский мамонт.

- Я требую, чтобы хоть видимость законности была соблюдена!

- Будет соблюдена законность. Не видимость ее. Мы всего - навсего выгоняем вас оттуда, где вам не нравится.

Как это делали в демократических Афинах. Вы при этом не являетесь гражданами Петропавловской крепости, никаких

оснований для вашего нахождения здесь нет - и по правилам за хулиганство и неподобающее поведение сотрудники

Заповедника имеет право выставить вас вон.

Тем временем из толпы выходят люди. Набирается неожиданно сотни три.

Но по сравнению с остальными - это очень немного.

Не половина.

Дальше правозашитник пытается что-то прокричать, но его ловко сдергивают с брони. В скором времени всех троих

тащат мимо нас - в ворота.

Тут происходит задержка. У ворот лежит жердь, к которой привязан упокоенный вчера Надеждой деятель.

- Покойничка своего захватите - для достойных похорон - удовлетворенно говорит Михайлов.

- И не вздумайте в Неву выкидывать - тут вам не Ганг - добавляет полный мужик - он как раз в день нашего

прибытия сюда отводил женщин в тюрьму, в самое безопасное на тот момент место в Крепости.

- А если мы откажемся? - нагло спрашивает один из троих остракизнутых.

- Я рассказал этому парню, что вы назвали его обезьяной. - Михайлов показывает на казаха - пулеметчика,

который с непроницаемой физиономией наблюдает за всем этим сверху.

- И что? Расстреляете нас, сволочи?

- Нет. Он вам прострелит по одной ноге каждому. И если не уберетесь быстро - прострелит и другую. А потом

руки. Он знаете неторопливый. Но меткий. Хотите попробовать?

- Оружие нам дайте!

- Уже давали. Результат известен. Ничерта вы не получите!

- Минутку! - к группе подошел тот самый здоровяк - омоновец, который Дункан.

В руках у него швабра с какой-то гнусной тряпкой.

Что особенно удивляет - наиглупейшее выражение его лица.

- Эта, вы покойному кем приходитесь - вдовой или вдовцом?

- Что за издевательство!?

- Эта, никакого издевательства. Просто вам по наследству - вот штанишки покойного причитаются. И можете швабру

взять - все какое - никакое оружие. Глядишь еще и станете людьми, по примеру дарвиновской обезьяны.

Правозашитник плюет нам под ноги.

- Мы вернемся! И вы еще горько пожалеете, быдло, мразь...

- Еще слово - и я тебя прострелю - серьезно и как-то очень убедительно говорит Михайлов.

Фонтан затыкается. Трое, взяв жердь с трупом, идут в ворота.

Следом проходят двое автоматчиков из службы безопасности Заповедника.

Толпа начинает расходиться.

Ворота закрываются.

Концерт окончен.

- Самое паршивое, что они действительно вернуться - задумчиво говорит Михайлов.

- Это - вряд ли - отвечает ему Дункан.

- Не эти конкретно. Такие же. Потом. Мы, если выживем и вынесем все это, станем защищать своих внуков от того

ужаса, который видели. Будем стесняться рассказывать, как все было жутко, жестоко и страшно. И вырастим наивных

дуралеев. Тогда-то и появятся такие жулики и напарят за милую душу.

- Это - вряд ли - повторяет Дункан, но не так уверенно. Маска Глупости медленно сползает с его лица.

- Может - неожиданно для самого себя лезу я в разговор. - Может. Как с нами было - нас так оберегали от жути

той войны, что в итоге... А, чего говорить... Нам врали совершенно забубенно, а мы развешивали уши. В итоге -

сколько пацанов считало, что пили бы баварское пиво, если б деды сдались...

- Я вот не пойму - встревает Саша, до этого так ожесточенно о чем-то думавший, что кожа на лбу шевелилась - я

никак не пойму, как у людей громче всех учивших нас толерантности и тому, что все люди одинаковы - самое любимое

слово 'быдло'?

- Это-то просто - жестко говорит Михайлов. Это просто.

- Да что просто?

- То просто, что часть публики самоназначила себя элитой, новодворянством. И эти новые арийцы естетственно не

обязаны разбираться в сортах говна. Для них, небожителей, полубогов - все остальные быдло и совершенно одинаковы. Ну

не царское дело морочить себе мозги разницей между там хохлами или таджиками или русскими. Так что они совершенно

искренне призывают быдло толерастничать. Ну а к ним - сверхчеловекам - вся эта похабель не относится и они

естественно толерастией не страдают. Какая толерантность у эсэсовца могла быть к белорусской бабе с детьми? Он же

ариец, а она - унтерменьш. То же и здесь.

- И все-таки есть и хорошие новости. Вот выперли трех дармоедов - итого воздух чище и меньше интриг будет.

- Ой, не уверен...

- Ладно. Там видно будет.

В салоне застаю Званцева. Судя по всему, пока я ротозейничал на митинге, каптри с Николаичем разбирались с

завтрашним заданием.

- Интересное кино - говорит Николаич - получается так, что не все так просто будет. И даже скорее - наоборот.

- А что такое случилось?

- Вояки с Ржевского полигона туда направили около взвода - сливки снять. Те прибыли, закрепились, успели

сообщить, что вступили в контакт с какими - то местными, местные настроены дружелюбно. И все. Глухое молчание -

поясняет Званцев.