Алексей Глушановский - Глушановский А. Надежда пустошей (сердце вьюги 2)

Впрочем, на землю она не упала. Стоило только девушке начать оседать, как, явно ожидавший этого альфар, немедленно подхватил её на руки.

- Стандартная реакция молодой жрицы, - пояснил он недоуменно смотрящим на разыгравшуюся перед ними сцену людям. - Похоже, в этом случае, реакции, что у людей, что у эльфов отличаются весьма мало. Сейчас ей надо хорошенько выспаться, а потом пару дней покоя, отсутствия нервного напряжения и много положительных эмоций. Тогда все проблемы, в том числе с памятью, исчезнут сами собой, и следующее жертвоприношение дастся куда проще.

- А ты откуда все это знаешь? - с некоторой нервозностью поинтересовалась Ольга.

- Среди богов нашей расы были властители демонического происхождения. - Пожал плечами альфар. - А поскольку, жрецы темных богов, все как один, являются очень хорошими бойцами, то они весьма активно участвовали в войне, в том числе и среди отряда, что находился под моим командованием.

- Ну, а так как, помимо хороших боевых возможностей, большинство темных клириков имеют серьезные проблемы с чувством разумного самосохранения, то гибли они увы, нередко, а на замену им приходили новые, только-только посвященные... Так что на реакцию темных жрецов при первом жертвоприношении я уж насмотрелся. И что в этом случае делать, знаю неплохо. - Он аккуратно переложил свесившуюся головку так и не пришедшей в сознание Софии к себе на плечо.

Выглядело это довольно смешно, - похожий на низкорослого, довольно щуплого подростка альфар заботливо держал на руках значительно превышающую его ростом, вполне себе фигуристую девушку. Вот только легкость с которой он это проделывал и многочисленные потеки крови падающие с одежды лежащей на его руках Софии, никак не располагали к каким-либо шуткам.

- Думаю, что нам пора домой. - Вздохнул, отводя взгляд, Максим Петрович. - Раз сам говоришь, что ей отдохнуть надо, то пора бы уже и идти. Знаешь... - ни к кому конкретно не обращаясь, внезапно произнес капитан 'гаммы'. - Мне в своей жизни довелось много чего повидать, и чистоплюем я никогда не был... Враг есть враг. И если надо там сведения добыть, или еще чего... По всякому случалось... Но вот так... Голыми руками! До сих пор, признаться, я в глубине души никак не мог поверить, что София Владимировна - сестра демона. Глазами видел, умом - осознавал, а вот в душе не верил... - Он помолчал, по стариковски кряхтя, забросил автомат за плечи и с натугой выпрямившись, повернулся в сторону дороги к поселку.

- А вот сейчас - верю. - Внезапно продолжил он начатую фразу. - И страшновато мне, признаться, ребята от этой веры становится... - он хотел было сказать что-то еще, но тревожный колокольный звон, донесшийся от границ недалекого форта, заставил его замолчать на полуслове.

Глядя, как испуганно побледнела Арейша, и как нервно дернул хвостом Тим, судорожно сжав могучие руки на древке так и не оставленного им светового копья, и все остальные члены отряда поняли, что происходит что-то очень нехорошее.

Нечто знакомое, слабый отголосок, давно и, казалось, надежно уничтоженного ощущения, прорвался сквозь чуткую, мучительную дрему Проклятого, заставив его зашевелиться в тесных стенах своей темницы... Боль... снова боль... Как жаль, что никак не удается умереть! Он ведь сделал все что мог! Проклятая тюрьма. Проклятая боль. Проклятое бессмертие. Ну почему, почему именно ему, тому, одним из атрибутов чьей власти является бессмертие - полное и почти абсолютное, - выпала эта пытка. Он заворочался, пытаясь избавиться от непрошенного воспоминания, но оно не уходило, вновь восстанавливая так давно, и с таким трудом уничтоженные им самим остатки личности. И как всегда, вместе с приходом осознания нагрянула все та же, непрекращающаяся, бесконечная, невыносимая боль.

Впрочем, на этот раз восстановление части личности было необходимым. Вместе с болью вернулось и знание. Он понял, что вынудило его проснуться - если конечно можно назвать сном вялое бездействие разобранной до практически полной бессознательности личности и, осознав - испугался. Ведь его братья были убиты. Убиты все! Он знал это абсолютно точно, поскольку именно благодаря ему, хаосу и удалось их уничтожить.

Он не жалел о содеянном. Единственное, что вызывало его сожаление - это то, что задуманное не удалось довести до конца. Ведь тогда, удайся

составленный им в минуты одолевшего его горя и отчаяния безумный план, - он тоже был бы мертв. Мертв окончательно и бесповоротно. От него не осталось бы ничего - ни малейшей частицы личности, ни капли сути... Ничего, за что могла бы зацепиться эта ненавистная боль. Он исчез бы. Исчез вместе с этим миром, поглощенный выпущенным на волю хаосом и вместе с ним исчезло бы его проклятье, его боль... Но увы. Небольшая ошибка и братья, вместе с верховным, все же успели почувствовать вброшенный в их сущность яд, прежде чем он завершил свою работу.

Ах, как он жалел об этом! Ведь именно из-за этой ничтожной ошибки, он вынужден продолжать влачить свое мучительное существование, вместо того, чтобы подобно преданным им братьям раствориться в великом хаосе, о чем он так мечтал...

Впрочем, у Проклятого, - как он уже давно называл себя в своих мыслях, еще оставалась надежда. Пусть он почти защищен от воздействия Хаоса. Пусть... Почти - не значит полностью. И когда этот мир будет уничтожен, он наконец-то сможет исполнить свою мечту, свою идею, возникшую в тот момент, когда он ощутил смерть Асти, и понял на что обрекает его эта смерть. Боль. Вечная, безумная боль, спастись от которой можно лишь одним-единственным способом. Умереть самому. Исчезнуть. Не быть.

Задача для него - почти невозможная. Увы. Сама природа его силы превращала его в практически абсолютно бессмертное создание. Бог Жизни не может умереть по определению. По крайней мере, до тех пор, пока в его мире есть хоть кто-то живой. Хоть бог, хоть человек, да хоть один-единственный микроб!

Но все же он, как ему казалось, нашел выход. Боги тоже могут ошибаться. Его ошибкой, за которую он так жестоко расплатился, была уверенность в том, что абсолютное бессмертие, даруемое силой бога жизни - дает ему достаточно возможностей, чтобы противоречить Верховному.

Их - в том, что сочли терзаемого бесконечной, неимоверной болью от потери Избранницы безумца совершенно безопасным. О, у них были для этого основания... Ведь бог Жизни, при всем его могуществе никогда не мог причинить вред ничему живому... Так они считали. И ошиблись. Слишком велика была его боль, слишком тяжела ноша и когда в сохранившемся осколке разбитого разума того, кого некогда считали добрейшим из богов, возникла мысль о том, как прекратить терзающую его муку, - он начал действовать.