Алексей Свиридов - Возвращение с края ночи

Вид, открывавшийся из окна, был грандиозен. Будь это в кино, под такие кадры пошла бы мелодия из оперы «Кармина бурана», ну, та, что еще использована была в фильме «Омен». Или «Хорошо темперированный клавир» Баха, как вариант.

Разноцветные пески внизу были похожи на смятую плотную камуфляжную ткань. По-над пустыней, будто струи мути в прозрачной воде, бежали языки пыли, гонимой ветром. И, в довершение апокалиптической картины, на пейзаж надвигалась клубящаяся стена, сжиравшая все на своем пути.

«Атака тьмы и пустоты!» — вспомнил Воронков фразу откуда-то. [9] Очевидно, Воронков когда-то посмотрел-таки не слишком удачный фильм «Бесконечная история» по мотивам великолепной книги Михаэля Эндэ «Бесконечная книга». А может, и книгу читал… Он внутренне содрогнулся от грандиозности зрелища. Так что и не думал вспоминать, откуда всплыли слова, столь удачно символизирующие образ происходящего. Образ — отображение в сознании, а не суть — которая оставалась неясной. А еще вспомнилась поразившая в детстве воображение неотвратимая катастрофа на Далекой Радуге.

— Полный улет… — пробормотал Сашка, глядя вниз через иллюминатор.

Ганфайтер обернулся и посмотрел на него с неподдельным удивлением.

— Именно и непременно улет, — сказал он, явно смакуя чеканность формулировки, — причем абсолютно полный. С выходом из всех приложений и закрытием программы. К сожалению, без сохранения данных.

— Вот теперь точно не понял, — сказал Воронков.

Ганфайтер посмотрел на него так, словно впервые видел, и вздохнул. Показалось, что он скажет сейчас: «Ты знаешь, что в мире существует ДОБРО и ЗЛО… Хотя откуда тебе знать…»

Что-то в этом роде.

Но тот сказал:

— Я бы объяснил тебе кое-что, но времени теперь уже совсем нет.

— На что нет времени? — не понял Сашка.

— Да ни на что. У нас немного шансов убраться отсюда. И мы все их должны использовать. У этой реальности не осталось времени. Вот что. — И с этими словами он достал какой-то замысловатый инструмент.

Он подступился к двери, которая со всей очевидностью вела в кабину летательного аппарата. Что-то он там делал некоторое время, непонятно что, так как замка и ручки в двери Сашка не заметил, потом отшагнул назад, и дверь отодвинулась в сторону.

Как-то логично было, что дверь отъедет в сторону. Так и должно было быть. Ожидаемо, короче.

— За мной, — сказал ганфайтер, и они вошли в небольшое овальное помещение, в котором стояли два кресла перед большим овальным окном.

— А где тут рулить? — усмехнулся Сашка, потому что никаких пультов управления не было и в помине.

— А на кой ляд тут рулить? Так… Тебе — налево, мне — направо. Стоп! Отставить. Наоборот.

Они сели в кресла. Сашка в правое, а его попутчик в левое.

— Собаку на руки возьми. Да поживее, — продолжал распоряжаться ганфайтер.

Сашка подозвал Джоя и, вцепившись в шерсть, втащил его на колени. Пес сопротивления не оказал.

Через ветровое стекло было видно, сколь стройно движутся вокруг аппараты и как уже близко накатилась таинственная буря «тьмы и пустоты».

Но здесь она поубавила прыти, словно поток, прорвавший плотину, растекающийся по долине, словно полчища, разлетевшиеся в бескрайнем оперативном просторе.

Однако пожирание реальности продолжилось, и вскоре под ними во весь простор было только колыхающееся клубящееся море непонятно чего, как будто сливки, вылитые в чай.

И это клубящееся теряло четкость и таяло, как туман.

И когда буря внизу пронеслась и совсем угасала, то все изменилось стремительно.

То есть не изменилось — исчезло.

Был пузырь фосфоресцирующего неба и аппараты в нем, еще движущиеся по своим невидимым «проволочкам», и ничего внизу, ничего вверху.

И Джой перестал давить на колени своей собачьей массой. Стал невесомым.

Аппарат качнулся и начал бы «стремительно терять высоту», если бы еще сохранялось понятие о высоте. Но буря слизнула все. ВСЕ — напрочь.

Оставался только пузырь неба и аппараты в нем. В НИГДЕ и в НИКОГДА висел огрызок неба и стайка никчемных серебряных птичек с нелепыми крылышками. Но и летающие огурцы уже не сохраняли траекторий. Они начали валиться в кучу со своих незримых спиральных курсов.

Сашка судорожно сглотнул.

— Капут, — припечатал ганфайтер. — Что тебе сказать? Здесь уже поздно было спасать и защищать. Некого и нечего. А вот если бы дальше пошло… Совсем беда. А могло, вестимо. Уж и варианты все вышли. Кабы не ты — mission failed. Так что расстаемся мы в полной сатисфакции. Ты помог мне… Я тебе.

Нервы у Сашки звенели как струны в ожидании полной погибели или же спасения, но тут изумление пересилило.

— Я помог? Да чем же? — не сдержался он.

— Тем, что появился, — мрачно усмехнулся ганфайтер, безотрывно следя за обстановкой снаружи. — Только ты этим не обольщайся. Раз повезет, другой, а то и… Здесь все совпало удачно. А где-нибудь бы еще, глядишь, совсем наоборот. Потому направление я сейчас дам, дальше — сам смотри. Ну что еще тебе сказать? Удачи, приятель! Быстрой и прямой тропы. Может, и пересечемся еще.

Последнее, что увидел Воронков, — это как прямо на него, целя в лицо своим круглым свиным рыльцем с серебристой модерновой решеткой (радиатора!?), несется аппарат с пустой кабиной.

Краем глаза он заметил и то, что под правой рукой ганфайтера, между сиденьями, возникли два рычага внушительных пропорций. Ганфайтер сгреб их в кулак, с трудом обхватив блестящие шеи могучей рукой, и с усилием рванул на себя.

— Держись! — крикнул он.

Воронкову показалось, что в потолке открылся люк и его выстрелило — катапультировало туда, в люк и в ничто, потому что ничего уже не было в этом мире вовсе.

Но про люк, может, и показалось.

Как же — известное дело, — люки, глюки…

Полет был недолгим. Кресло описало короткую дугу и плюхнулось в воду.

Джой вырвался из рук и поплыл к ближайшей кочке…

Кстати, о кочках!

В полете еще не пришедший в себя Воронков заметил зеркало воды, с частыми плоскими островками на нем.

Хорошо, что не пристегнулся! Плавучесть кресла оказалась нулевой. Или, скорее, даже отрицательной. Впрочем, о наличии каких-либо пристяжных ремней он ничего не мог сказать. Похоже, их и не было. Да и вообще все произошло очень быстро.

Толчок, полет и бултых…

Джой пнул Сашку задними лапами и поплыл.

Сам Воронок немного помучился с определением верха и низа под водой, но вскоре вынырнул тоже.

Едва он отфыркался, проклиная все на свете, как в ноздри ударил гнилостный запах болота.

Над головой Сашки, не касаясь воды, проплывали языки тумана. Джой уплывал прочь бесшумно, как плавают собаки. Его мокрая голова, нацеленная длинной мордой к смутно темнеющему островку, оставляла на черной глади воды две расходящиеся и затухающие бороздки волн.