Михаил Высоцкий - Все в свое время [СИ]

Эдвард догадывался, что с Верными Псами в полной мере этот процесс не успел произойти — тот дом, где он очнулся, был сложен из камня, стены обработаны, значит местные жители знали металл и имели примитивные инструменты труда; еда прошла термическую обработку — не забыли огонь; одежда простая, но не звериные шкуры — уцелело ткацкое мастерство. Эдвард готов был увидеть нечто вроде шотландской деревни четырнадцатого-пятнадцатого века, когда еще в быт не пришла паровая машина, с поправкой на местный колорит.

Но то, что его ждало, в первый момент показалось чем-то вроде продолжения давешнего бреда. Город, которым он не может быть, парящие над форумом древнего Рима аэролеты, Моисей, ведущий свой народ по проложенным среди пустыни автострадам, поселение пигмеев Сахары во льдах Антарктики. Сочетание несочитаемого. Для того, чем было поселение Верных Псов, сложно было подобрать название. Пожалуй, самое подходящее — крепость-парк, причем крепостная часть оставила далеко позади любые замки средних веков, а парковой могли бы позавидовать и королевские сады Эдинбурга. Создавалось такое впечатление, что городов было на самом деле несколько, только какой-то безумный небесный архитектор перемешал их, и то, что получилось, высыпал на землю. Строгие, в одну линейку, ряды ухоженных деревьев; ажурная дорожка из песка; навес из на скорую руку сбитых жердей, завешанных сырой звериной шкурой. А рядом единым черным монолитом нависает настоящий бастион, бункер, который устоит и в эпицентре ядерного взрыва. Аккуратно прополотый парковый газон; примитивная хибара из грубых, необработанных бревен, такая от первого дуновения ветра повалится; каменный дольмен, который и через тысячу будет стоять, целый и невредимой, удивляя археологов будущего мастерством их далеких предков. Брусчатые дорожки, временные шалаши и дома десяти ярдов в высоту — дикари так не строят. А вокруг всего этого — стены. Эдвард пока не мог их рассмотреть вблизи, но если то, что сверху, люди, а не куклы-манекены — то высота стен была больше двадцати ярдов, а ширина достаточная, чтоб два человека могли спокойно разминуться. От кого нужны такие стены в Мертвых Землях, где людей днем с огнем не найти? Ответ содержится в вопросе. Если людей нет, то единственный враг — сами земли, вряд ли местных хищников остановишь примитивным деревянным частоколом.

Крепостью был и весь город, и каждый второй дом. Изнутри Эдвард видел пока только один из них — "общий дом", который оказался намного больше, чем он думал. Настоящий лабиринт, с коридорами, комнатами, кладовками, проемами дверей, разве что без лестниц, освещенный странными, не горящими факелами, природу которых Эдвард понять пока не смог — и все это совершенно просто. Кроме них с Нубилом в доме больше не было ни одного человека, хотя лежаков тут было не меньше, чем в казарме на базе Нью-Перт. Что же касается остальных домов, то Эдвард видел их только снаружи, но и этого хватало для восхищения. Не лачуги, а миниатюрные твердыни, метровой толщины каменные блоки, гранит, а не легкий известняк, пригнанные так, что между ними не видно щелей. Мрачные, без единого окна, узкие входные двери-лазы, все выполнено на первый взгляд грубо и кустарно, но стоит присмотреться, и понимаешь, что без высоких технологий такое никогда в жизни не построить. Даже входные двери не завешаны лозой-хворостом, а хорошо подогнанными стальными плитами, как люки старинных ядерных бомбоубежищ, подводных лодок и космических кораблей — откуда у дикарей могла взяться сталь и инструменты для ее тонкой обработки? Для этого нужна металлургическая промышленность, развитая энергетика, наука — ничего из вышеперечисленного в Мертвых Землях в принципе не могло быть. Все это было уничтожено двести пятьдесят лет назад, вместе с людьми, страной и богатейшими землями, которые превратились в гнилую язву на теле планеты.

Самих жителей города Эдвард даже не сразу заметил. Улицы были пустынны, только изредка то здесь, то там проносились детские силуэты, но что можно сказать по детям? И юный лорд, и раб, и трудолюбивый ацтек, и желтолицый язычник — несколько особей жило в зверинце при Королевской Военной Академии Эдинбурга — все дети одинаковые. Как учили Эдварда всю его жизнь, "господь сотворил так, что в индивидуальном развитии человек повторяет путь божественной эволюции, только одни так и остаются на уровне обезьян, другие становятся людьми, и лишь потомки саксов и кельтов, достойнейших из народов земли, поднимаются еще на ступень — только британцам дано право утверждать мировой порядок и нести слово Иисуса". Хотя последние годы несколько поколебали в сознании молодого офицера имперские устои.

— Им здесь нечего делать, — несколько удивившись вопросу по поводу отсутствия людей, ответил охотник. — Сок земли собран, раны зимы исцелены, пора сбора плодов придет еще не скоро, как и Большой Совет. Каждый имеет свое дело. Ты хочешь увидеть других Верных Псов?

— Это было бы неплохо. Мне интересно узнать про ваше племя.

— Мы не племя, — судя по тем мысленным картинам, которые уловил Эдвард, местные жители знали слово "племя", но себя с ним не ассоциировали.

— А кто вы?

— Мы Верные Псы.

Общение через образы давалось нелегко. Одинаковые слова могли выражать разные понятия, разные ступени развития, разные основы мировоззрения — не удивительно, что в такой ситуации тяжело сразу найти общий язык. Но Эдвард старался. Он старался сделать зарубки в памяти, отложить на потом то, что не удалось понять сразу, и все же разобраться, что за странный народ ему довелось встретить в самом сердце Мертвых Земель.

— Если ты хочешь увидеть сразу много Верных Псов, ты должен ждать, — продолжал Нит.

— Чего ждать? — не удержался Эдвард.

— Я не ведун, чтоб дать тебе ответ. Верные Псы собираются в большом горе и большой радости, но что из этого ближе по пути судьбы под силу сказать лишь мудрейшим из ведунов. Но если ты хочешь увидеть не всех, но многих — мы можем сделать это прямо сейчас.

— Хочу, — кивнул Эдвард, догадавшись, что "ведунами" называют местных шаманов.

— Тогда иди за мной.

Следующие несколько часов они ходили по городу, и если молодой капитан надеялся найти ответы хоть на какие-то вопросы — его надежды не оправдались. У Верных Псов все было неправильно, не так, как должно быть у нормальных людей. Начиная с того, что это, удаленное от мира, изолированное поселение обязано было пройти этап генетического вырождения. Узкие рамки родства, дети от близких родственников, никакой свежей крови — это неминуемо должно было привести к негативным последствиям. Даже среди британской аристократии, где каждый род помнит своих предков за последние тысячу лет, и строгие законы регламентируют браки и рождения детей, время от времени проскакивают генетические заболевания, против которых медицина бессильна. Тут же, казалось, не деревня на краю света, а новый Вавилон. Огромное разнообразие фенотипов, типичные европейцы, светлые, высокие, с голубыми глазами; потомки смуглых татар; русы — нечто среднее, именно Татарской Русью когда-то называлась та провинция империи, где сейчас лежало сердце Мертвых Земель. Узкоглазые темноволосые пришельцы с востока — близкая родня тех самых желтолицых, которых уже несколько сотен лет теснила Британская империя. Но это еще можно было понять, каково же было удивление Эдварда, когда, за ткацким станком, он увидел самую настоящую мулатку, причем, судя по чертам лица, в первом поколении. Откуда тут, за тысячи и тысячи миль от Африки, ей взяться? Какими причудами судьбы сюда занесло черную кровь? Нит был прав — Верные Псы не могли быть единым племенем, среди них были представители всех народов земли, разве что ацтеков не встречалось. Но самое удивительное — казалось, что они и не замечают между собой никаких отличий. Когда Эдвард спросил про мулатку, Нит просто не понял его вопрос — он знал эту девушку по имени, они, вроде как, даже были друзьями и собирались встречаться, когда она "станет женщиной". Он понимал, что ее кожа другого цвета, иные черты лица, но никак не мог это сопоставить с понятием "расы". Такого слова в местном языке просто не было.