Сергей Малицкий - Пагуба

В комнату скользнули две тени. Не издавая ни скрипа, они двинулись к постели, на которой прикрытое одеялом седло создавало ощущение лежащего человека, и, когда начали наклоняться над ним, Лук метнул два ножа. Их лезвия вошли в плоть неизвестных по рукоять точно в подзатылочную впадину. С тяжелым вздохом умирающие повалились на кровать. Лук продолжал стоять за дверью. В коридоре оставался еще один, но он дышал тяжело, как дышит старый человек. Наконец пол скрипнул. Человек шагнул на порог и негромко прошептал два имени, окликнул тех, кто вошел до него. Не дождавшись ответа, он так же тихо выругался и шагнул вперед.

Лук ударил его локтем в живот и, когда старик захрипел, забился в судорогах, прихватил его за горло, другой рукой быстро ощупывая пояс и выламывая из слабой руки нож. Старик обмяк, но продолжал оставаться в сознании. Тьма была почти кромешной, но Лук ясно видел седые волосы, морщинистое лицо, глубокие провалы глаз.

— Кто? — прошептал Лук и чуть надавил на горло.

— Алкистан, — пролепетал старик. — Алкистан я! Правитель всех воров Хурная.

— Что забыл в моей комнате? — поинтересовался Лук.

— Тысяча золотых, — прошептал старик. — Позарился, дурак.

— Как узнал? — спросил Лук.

— От тебя пахнет, как от мужика, как ни заливайся благовониями, — ответил старик. — Да и рынок я весь держу. Мальчишки так все мои. Сына моего не обидь. Сын мой сейчас корзинами торгует. Он тебя сразу разглядел. Да какая разница, не я, так Эпп. Старшина хиланский. Он тебя тоже заметил, раздумывает только о чем-то. Не Эпп, так Заманкур — седая борода, сидит, наверное, где-то в засаде, ждет, когда ты сам на его клинок наткнешься. Да и без них на тебя охотников много. Ты ведь не отпустишь меня, парень?

— Нет, — качнул головой Лук и успел, успел почувствовать движение старика, вывернул ему голову, но ушел от удара коленом в бок.

Алкистан захрипел, умирая. Лук медленно прикрыл дверь, поправил плотную занавесь на окне, зажег лампу. К голени старика был прикручен кинжал. Когда нога сгибалась, он превращался в смертельное оружие. Двое его подручных были уже не слишком молодыми, но крепкими мужиками. У каждого из них обнаружились ножи и поясные сумки, наполненные солью.

— На охоту вышли, — с досадой пробормотал Лук.

Кошель с парой десятков серебряных монет нашелся только у Алкистана. Кроме этого у всех троих на шее висели хурнайские ярлыки для прохода по городу. Имен воров на ярлыках не было, под печаткой урая стояла небольшая печатка с именем Ашу, и все. Оружие у воров было обычное, пусть и острое. Понимая, что времени у него немного, Лук выдернул из ран метательные ножи, тут же прихватывая шеи полосами ткани. Сдернул с одного из убитых порты, куртку, колпак, мягкие ботинки из отличной кожи. Переоделся, собрал мешок, приспособил на спину меч, подвязав к ножнам лямки, как к тому же мешку. Из трех вертелов соорудил кошку, стянул крючки ремнями, обмотал каждый тряпками. Помнил он дом ведуньи. У портовой площади тот стоял, самого дома видно не было, потому как ограда вокруг была в десяток локтей, но народ там толпился постоянно. Еще Курант приводил туда приемышей, объяснял, что есть примета: хочешь вернуться в город — брось монетку через забор. И Лук тогда бросил гиенскую чешуйку, даже, как ему показалось, услышал, когда та загремела о камень во дворе. И Нега бросила. Только ей примета не помогла.

Он свалил трупы на постель, высыпал на их лица и руки всю соль, что они принесли с собой. Сверху бросил седло. Сомнительно, что ему удалось бы забрать лошадь, да еще и оседлать ее. Вышел в коридор, закрыл дверь снаружи на висячий замок. Вряд ли многие знали об этой комнате, не просто так Алкистан сам пошел за добычей. В любом случае несколько дней у Лука были, не неделя, на которую он оплатил комнату, а дня два или три, пока сквозь жаркий хурнайский полдень не пробьется трупный запах.

Против ожидания, ночные улицы Хурная были почти пустынны. Кое-где у лавок маячили охранники, продавцы спали прямо на выставленных вдоль дороги повозках, всхрапывали, что-то бормотали во сне, но стражи Лук не заметил. Переходя темными дворами с улицы на улицу, он добрался до портовой площади. Прошел через сплетенные из тростника шутейные ворота, миновал тростниковые же башни, помост с затейными гирями и шарами, столбы со щитами кланов. Со злой усмешкой покосился на столб, на котором висел белый щит клана Паркуи. Вдохнул запах моря, нырнул в переулок между высоким красивым домом и забором вокруг обиталища Хуш.

Тишину нарушал лишь стрекот цикад. Лук прислушался, не услышал никаких посторонних звуков и набросил на стену кошку. Та легла на гребень стены почти беззвучно. Мгновение — и Лук оказался наверху, одним взглядом оценил крохотный дворик с единственным кустом раскидистого можжевельника, выступ колодца, скамью, домик, теснящийся к углу ограждения, дымок, тянущийся из трубы. Во дворе никого не было. Лук смотал веревку, спрыгнул вниз, с досадой услышал звяканье рассыпанных по камням монет, мгновенно обнажил меч и подошел к двери. Он уже занес руку, чтобы постучать, когда услышал мягкий старушечий голос:

— Заходи, парень, не надо шума, и так раззвенелся на всю площадь.

Когда-то она была красавицей. Ослепительной красавицей. И теперь еще ее красота оставалась при ней, но, прикрытая старостью, искаженная морщинами и немощью, она казалась ужасной и отвратительной. Лук уже давно привык к этому, покидая одни города, въезжая в другие, он рассматривал лица стариков, представляя их в юности, и раз за разом уверялся, что обаяние старости имеет под собой чаще всего некрасивость юности, а ее же красота обращается со временем только уродством и безобразием. Впрочем, вряд ли он был готов счесть это правилом. Но смотреть на Хуш было страшно. Она напоминала дорогую вазу, некогда разбитую и склеенную из осколков, не все из которых нашлись. И теперь она стояла на видном месте, покрытая пылью и паутиной.

— Ты ведь знаешь, что я давно уже не ворожу? — спросила она, потягивая из чашки горячий напиток.

— Разве я просил о ворожбе? — удивился Лук.

— Ты ни о чем не просил, — согласилась Хуш и поправила тонкий, прошитый серебряной нитью воротничок черного платья. — Но я не ворожу.

— Но гостей принимаешь? — спросил Лук и глотнул сладкого напитка.

— Нет. — Она улыбнулась и от этого стала еще ужаснее. В неверном свете масляной лампы ее улыбка была подобна оскалу мертвеца. — Они приходят сами.

— Наверное, не очень часто? — спросил Лук.

— Да, — кивнула Хуш. — Очень редко. Чего ты хочешь?

— Мудрости, — пожал плечами Лук.

— С таким же успехом ты мог бы попросить старости, — усмехнулась Хуш.

— Нет, — замотал головой Лук. — Старости я не хочу.