Сергей Малицкий - Пагуба

— Досточтимому воителю доброго здравия, — прихохатывая, перешагнул через порог толстяк Тепу. — Заботы о благоденствии Текана морщинят лоб воеводы?

Квен относился к толстяку равнодушно. Конечно, он, как и прочие, не испытывал умиления от его хохотливого говорка, от вечно влажной и красной лысины, от обвисших щек и толстого живота, которого не мог скрыть даже черный балахон, от бронзового диска смотрителя с двенадцатью отметинами Храма Пустоты на груди, о который тот, судя по всему, вытирал сальные пальцы, от вечного запаха перекисшего пота, но Квену ли было досадовать на маленького человека с большой властью, если его эта власть не цепляла никаким образом? Наоборот, именно вечный страх луззи — да и не только луззи — перед ушлыми храмовниками позволял держать в узде чернь.

— Мои заботы тебе известны, — ответил Квен.

— Как же, как же, — закивал Тепу, высморкался в рукав и примостился на узкой скамье для просителей. — Знаю и сам забочусь о том же.

— Ты сейчас один или со спутником? — поинтересовался Квен.

— Ты о… — Тепу вздрогнул, изогнулся, насколько позволял ему живот, и прошептал: — Ты о Тамаше? Сейчас один. Не уверен, что он, а точнее, Пустота его глазами не следит за каждым моим шагом, но тяжести я не чувствую, значит, сейчас его здесь нет. Когда он приходит, у меня словно брюхо наполняется дробью для ружей правителя Текана.

— Кто он? — спросил Квен. — Правитель Пустоты?

— Что ты! — замахал ручками Тепу. — У Пустоты нет правителя. Пустота всеобъемлюща и вездесуща. Она сама правит собой и нами. Но ей требуются слуги. Я думаю, что Тамаш — это один из ее слуг. Может быть, главный над ними. Или один из главных. Что удивительного в том, что она послала его к нам? А разве иша, когда становится правителем Текана и клянется следовать законам Пустоты, сам себя не называет ее слугой?

— Я не иша, — вздохнул Квен. — И уж точно ничем не могу тебя порадовать. Кир Харти пока не найден. Ловчие идут по его следу, но он пока не найден.

— Знаю, — закивал Тепу. — Нет у меня никаких известий об этом последнем из клана Зрячих, но я бы по твоему лицу, досточтимый воитель, догадался бы, что этот Сакува отловлен.

— А если он погибнет? — сузил взгляд Квен. — Если последний из Сакува погибнет где-нибудь на дороге? Если его загрызет дикий зверь? Или ему перережут горло в каком-нибудь трактире? Тогда Пустота узнает об этом? Узнает ли она о том, о чем не узнаем даже мы сами?

— Понятно-понятно, — залопотал Тепу. — Сложный вопрос, очень сложный вопрос. Ты ведь спрашиваешь о Пагубе, так? Мол, кто-то придавит этого гаденыша где-то под кустом, прикопает его, мы о том не узнаем и не сможем отнести на хранение в Храм Пустоты нужную пару ушей. И что же получится? На Салпу накатит Пагуба, а причины-то для нее и нет! Не так ли?

— Примерно так, — хмыкнул Квен. — Предположим, что ты доложишь своему Тамашу, что Кир убит. Поверит ли он тебе? Я так понимаю, что десять лет назад он поверил?

— Десять лет назад он поверил не мне и не моему предшественнику, — зачесался Тепу. — Просто равновесие восстановилось. Улеглось все вроде. Уж не знаю как. А теперь равновесие нарушилось. Да, дорогой Квен, этот щит — как та крупинка, что одну чашу весов опускает, а другую поднимает.

— Знать бы еще, что бросить на другую чашу, чтобы восстановить это самое равновесие, — пробормотал Квен.

— Не надо бросать, — захихикал Тепу. — Снять надо. Кира этого и снять.

— А если его снимут без нашего ведома? — сложил руки на груди Квен. — Все-таки ответь мне, смотритель. Может ли случиться Пагуба без причины?

— Ничего не бывает без причины, — замотал головой, под которой на первый взгляд вовсе не было шеи, Тепу. — Вот возьми доносы. Все ли они правдивы? Нет! Они все или почти все выдумка! Тогда получается, что нельзя верить доносам? Нет! Им нужно верить, ведь иначе получится, что и дробилка молотит зазря! Ну вот посмотри. Пишет кто-то донос, что его сосед колдует. Или что соседка раскидывает камни перед домом, кружится, вытанцовывает что-то. Опять же, к примеру, доносит, что такой-то и такой-то оружейник отошел от канона, поменял что-то в священном устройстве ружья, решил что-то улучшить.

— Ну насчет оружейников ты зря, — нахмурился Квен. — Их можно счесть по пальцам двух рук, даже вместе с теми, кто изготавливает порох, и ни один их шаг не производится без внимания смотрителя. К каждому приставлен балахонник, что обмеряет каждую часть нового ружья, следит за порядком действий, даже за тем, во что одет мастер!

— Ну я бы не был столь беспечен, — рассмеялся Тепу. — Да, оружейников пока что в моей дробилке не было, хотя мне и хотелось распять на помосте у Храма Пустоты некоторых из них. Уж больно горды и заносчивы. Растянуть веревками крест-накрест нога-рука, нога-рука. Прихватив за запястья и за лодыжки, притянув голову ременной петлей, чтобы не расколотил сам себе затылок, а потом уже молоточком, молоточком, молоточком. Медленно пройтись по пальчикам, по ладошкам, по голеням, — и так до груди, до паха, пока в месиво не превратится. А там уже, как водится, угольков на брюшко, да лекарским дымком в ноздри, чтобы не отправился в Пустоту раньше времени. Чтобы лежал, все чувствовал и вдыхал запах жаркого, которое из него самого и готовится. А?

Тепу захихикал, переплетая толстые пальчики, но Квен ничего ему не сказал в ответ. То, чем время от времени занимались храмовники, его не радовало. Другой вопрос, что с чернью иначе нельзя. Хотя можно ведь было обойтись плетьми? И плетьми можно засечь человека до смерти.

— Ну ладно, — махнул ручкой Тепу. — С оружейниками в другой раз. А вот с теми, кто колдовством занимается, по-другому нельзя. Только на помост, только на помост. Так вот я о доносах. Конечно, большая часть из них вранье. И ты, досточтимый Квен, сам об этом знаешь. И наше следствие — тоже вранье. Когда тебе отстукивают молотком пальцы, признаешь все, что угодно. Но дело-то не в том. Кровь и муки — суть пища Пустоты, влага для бездны. Мало крови и мало мук — и вот она, Пустота, сама приходит за своей пищей. И начинается Пагуба. Так что лучше распять сотню невиновных, чем упустить одного виновного. Или ты думаешь, что поимка Кира спасет Текан от Пагубы? Может быть, но вряд ли надолго. Пагуба, кроме всего прочего, как дождь после засухи.

— Кровавый дождь, — заметил Квен. — Скорее уж как пожар.

— Или как пожар, — согласился Тепу. — Как очистительный пожар. Как пожар, который выжигает поле, заросшее сорняком. Пепел удобрит почву, и урожай на этом поле будет в разы лучше, чем прежде. Так вот ты, Квен, сейчас ищешь на этом поле очень вредоносный сорняк. А найдешь ли ты его, или нет, все едино, прочие-то сорняки разрослись так, что и не совладать. Ну отодвинем мы Пагубу на год-другой, и что с того?