Александр Старшинов - Закон есть закон

– Ты здорово врезала тому парню, – заметил я. – Наверняка завтра у него вся морда распухнет.

– Да ладно… всего-то одна пощечина. Он заслужил.

– Да, я слышал – гул шел на всю стоянку.

Мэй тем временем врубила мотор, и ее тачка демонстративно медленно проехала мимо нас.

– Позвольте вас проводить, Полина, – галантно предложил я фее.

– Ну, я и сама могу дойти…

На мое лицо не каждый может смотреть без содроганий. Но Полина прежде смотрела, так мне, во всяком случае, казалось. Но сейчас как будто чего-то устыдилась, каких-то своих мыслей в мой адрес, и опустила глаза.

– У тебя есть провожатый? – спросил я.

– Да зачем?..

– Думаешь, этот рыжий один такой? Пелена ползет по швам. Рыжего нахала должно было обездвижить, как только он тебя ударил. А ему хоть бы хны… По-моему, одного приключения на сегодня вполне достаточно.

Я не спрашивал, что она здесь делала, возле таверны Дайны, где девчонке в одиночку не следует появляться даже в ночи самой стабильной Пелены. Полина как будто услышала мои мысли.

– Мы гуляли по набережной, смотрели на Океан. Ну, я думала, меня проводят. Но он… – «Он» было произнесено с убийственным презрением, – сказал, что его мама будет ругаться, если он еще задержится, а он не может нервировать свою обожаемую мамулю. И вообще Пелена запрещает несовершеннолетним гулять ночью.

– Где ты его нашла такого?

– В театре… Мы были вместе в театре. Про запрет на прогулки, кстати, вранье. Я вон всю жизнь гуляю…

– Идем, подброшу тебя до дома, – прервал я ее рассуждения, благо мне не надо отклоняться от маршрута. В этом плане удобно подвозить соседку.

– Ты обещал меня доставить до моей конуры, – напомнил Макс.

– О да, разумеется. Я свое слово всегда держу. И уже не боюсь, что мама заругается.

Полина рассмеялась. Хорошо рассмеялась, без надрыва. Значит, тем уродом не слишком дорожила. А мне стало грустно. Меня-то мама уже никогда больше не отругает.

Мы подошли к моей колымаге, и только в этот момент я понял, от какой тачки Полина отломала зеркало. Похоже, мы поняли это одновременно.

– Я не хотела! – призналась вредная фея. – То есть не думала, что это ваша… Может, я пойду поищу, оно не могло далеко улететь…

Я отодрал от лобового стекла синий листок. Мэй, удаляясь, на ходу прилепила к моей развалюхе штраф за езду без зеркала.

– Не стоит. Я твою забаву уже оплатил.

Я открыл дверцу и склонился в полупоклоне:

– Прошу, Полли.

Уверен, что она терпеть не может, когда ее так называют. Но и я не люблю, когда от моей тачки отламывают какие-нибудь части, пусть даже и из самых героических побуждений. Фея сверкнула своими серо-серо-синими глазами в безуспешной попытке меня испепелить и уселась на заднее сиденье. Макс, разумеется, сел рядом со мной, хотя я бы предпочел иную диспозицию.

– Вот же синь! – вздохнул Макс. – Надо мне было догнать тех парней и побить.

Полина насмешливо фыркнула. Усомнилась она, разумеется, не в заявлении «побить», а в предыдущем действии – «догнать».

– А что, я, между прочим, на соревнованиях в школе выиграл первый приз, – вспомнил Макс.

– Неужели? – ехидно спросила Полина.

– Забег на милю, – не моргнув глазом, заявил Максим. – В десятом классе. Я был тогда тощий-претощий, меня ветер подхватывал и нес.

– А ты, заправщик, хорошо бегаешь? – спросила фея.

– Всю жизнь терпеть не мог школьные соревнования, – признался я.

По счастью, зеркало в салоне она не успела оторвать, и я увидел, как она улыбнулась. Я люблю, когда мне улыбаются, а это бывает довольно редко, учитывая, что сделали с моим лицом в момент обращения.

Я вырулил со стоянки и, проезжая мимо фонаря, перевернул оставленный Мэй листок. На обороте было написано: «Три ночи, два дня». Даже Кролик предрекал Пелене больше.

Разумеется, я не собирался оплачивать штраф – падение Пелены спишет все старые долги чохом.

По дороге было принято единогласное решение – сначала едем к Максу, ну а потом мы с Полиной отбываем домой. Люблю такие минуты, когда никто друг с другом не спорит и не доказывает, что он должен быть главным. Правда, очень скоро мне становится скучно.

Максим был в нашем предстоящем деле незаменим. Я уже говорил, что по образованию он синоптик, а в грядущие дни хаоса, не зная, что может выкинуть Океан, нечего было соваться в драку. Макс два года отслужил на Черном плато, там, где, минуя море Неподвижности, на Альбу Магну время от времени вываливаются бешеные ветры, сдувая всякую растительность и превращая поверхность острова в этом месте в ровный стол. Служба там не сахар – тоска смертная. Макс развлекался тем, что время от времени объявлял видимость миллион на миллион, а через пару часов сообщал: «Дымка-сто» и отменял разрешение на полеты. Пилоты возвращались домой, и Макс с удовольствием наблюдал, как из окон трехэтажной казармы выпрыгивают механики и заправщики, фельдшеры и сантехники. Макс называл такие мгновения «телопадом». После этого следовал грохот разбиваемой мебели, мужские крики и женский визг. Половина женского населения поселка после очередной Максовой шутки блистала многочисленными синяками на физиономии, а его самого пару раз отлавливали разгневанные женки и один раз – прозревшие против воли мужья. Именно так он обзавелся шрамом на скуле и гордо именовал его боевым.

После выхода в отставку на крыше своего дома Максим построил маленькую метеостанцию. При первом взгляде на оборудование было ясно, что все эти штуки Макс спер с военного склада, когда покидал армию. А покинул ее он пятнадцать лет назад, когда пришел хаос. Потому что с падением Пелены армия самораспускается. В такие дни с армейских складов каждый тащит все, что плохо лежит, – от ракет, заправленных синькой и, значит, как оружие совершенно бесполезных при хаосе, пистолетов, гранат и кончая старыми сапогами. Поэтому Альба Магна не держит на суше серьезного оружия – все расположено на кораблях вне Пелены, и каждый крейсер или миноносец, да что там крейсер – каждый катер имеет свой управляющий кристалл. В некотором роде армия Магны неподвластна Пелене. Но власть собственного кристалла порой бывает куда страшнее, чем общий покров.

Ладно, это я отвлекся… Так вот, в дни хаоса Максим сумел спереть оборудование метеостанции. В частной жизни оно не имело никакой ценности, но Макс был фанатиком своего дела и наблюдал за синевой годы и годы – правда, уже не со станции, а с крыши своего дома на горушке Шестого круга. Отсюда как на ладони видны были ближайшие кварталы и вдали – Жемчужная гавань. Что касается его армейской добычи, то он стащил набор ртутных термометров, но половину из них в дороге перебил. На стене у него вместо часов висел барометр, а под ним стоял барограф, самописец которого ничего давно не рисовал, а бумажная лента отсутствовала. Ящик метеошаров и теодолит он выставил на крышу, здесь же на шесте красовалась вертушка, правда, ни к чему не прикрепленная, она миленько так вращалась и трещала под действием ветра. Прибор видимости Макс переть не стал – он и в армии производил расчеты на глаз. Если над Океаном он мог различить гряду рифов на море Неподвижности, значит, видимость на все восемь миль, если нет – то меньше. Еще Макс упер из армии целую пачку шаблонов карт, на которых он то и дело пускался рисовать изобары синевы, фронты и шествующие с Океана циклоны. Приборы, с помощью которых измеряют градиент синевы, работают на кристаллах, которые в народе называют «мелкой солью». Про соль я, кажется, уже говорил… Ладно, проехали. С помощью мелкой соли нельзя даже украсть пачку чипсов в магазине, но все равно хранить соль приходится в шкатулках из черного дерева. Шкатулок Макс утащил штук сорок. Когда мне нужна была новая для хранения моего браслета – я забирал очередную у Макса.