Дарья Иволгина - Ливонская чума

— Что? — Флор подумал немного над вопросом. Он не вполне понял, о чем говорит Харузин. — Болезнь — это и есть беспорядок. Беспорядок в теле. Разве не так?

— Нет, я о волнениях… О народных волнениях. Ну, драки, грабеж…

— Да, — сказал Флор. — Такое вполне может быть. Находятся люди, которым сам черт не брат. Входят в дома, где все умерли от чумы, забирают вещи, пытаются их продать. Если находят кого живого — убивают, чтобы не мешал грабить. А потом и сами умирают от чумы.

— Понятно, — сказал Харузин и опять погрузился в тяжелые раздумья.

Они притащили целый ворох можжевельника. Наталья сидела за запертыми воротами, как в крепости, и Харузин какое-то время тщетно надрывался:

Наконец ворота шевельнулись и отворились. Флор с Харузиным вошли.

— Ну и песенку ты себе выбрал, — сказала Сергею Гвэрлум с недовольным видом. Оба мужчины видели, что она сильно нервничает.

— Извини, — сказал Эльвэнильдо, — я как-то не подумал. Нужно было, конечно, завести бесконечный «Плач по Боромиру». Один из двадцати семи сочиненных прекрасными ролевыми девами-Боромирочками. Нарочно выбрать позаунывнее. «Боромир, Боромир, без тебя не мил мне мир!»

Гвэрлум вздохнула.

— Как мне всего этого не хватает! — призналась она, всхлипнув без слез. — Просто ужас какой-то. Так потешались мы тогда над ними, над этими девицами, над их попытками делать суровое лицо и выступать как воин. Многие ведь считали себя мужчинами на полном серьезе.

— Кстати, это было довольно сексуально, — заметил Сергей, чтобы поддразнить Гвэрлум. — Обтягивающие лосины, туника, пояс, спущенный на бедра…

Но Гвэрлум даже не рассердилась.

— Да, — кивнула она, — наверное, это было сексуально. Впрочем, я думаю, — тут она блеснула глазами, — если у человека все мысли об этом, для него даже бревно будет выглядеть сексуально. А с возрастом все меняется. Хоть голая ходи, никто на тебя посмотрит.

— Да уж, голые старухи интереса не вызывают, — поддакнул Сергей.

— Я не о старухах! — разозлилась Наталья. Неужели меня так трудно стало понимать! Я о мужчинах, которые утратили интерес к женщинам!

— А, — сказал Харузин. — Ну, я так и понял.

Гвэрлум наконец сообразила, что он над ней насмехается, фыркнула и ушла в дом.

Флор следил за стычкой «побратимов» молча, предвидел тяжелые дни. Если за воротами будет бушевать чума, а они будут сидеть здесь взаперти, то неизбежен взрыв. И любые призывы к «миру», «любви» и «порядку» понимания со стороны его близких не вызовут. Гвэрлум неизбежно начнет беситься, а Харузин, чтобы не впасть в отчаяние, найдет себе утешение, дразня ее.

Разве что оба они погрузятся в воспоминания о былом. Начнут перебирать «битвы», в которых участвовали, обряды, ритуалы и удачно выполненные «квесты» — то есть путешествия в поисках приключений.

Да, это правильный путь, решил Флор. Нужно заставить Наталью говорить о ролевых играх. Так спокойнее. И Ваня, кстати, тоже любит слушать мамины рассказы. Меньше станет гонять по дому и проситься на улицу — гулять.

— Тебе нравится? — жарко шептала Соледад, обнимая своего любовника. — Тебе весело?

Они жили в маленьком доме на окраине, совсем близко от того места, где начали умирать от чумы первые жертвы. Каждый день они принимали по капле эликсира, который Соледад носила в бутылочке между грудей, и безбоязненно продолжали бродить по городу, охваченному эпидемией.

Тело умершего немца было сброшено ими в колодец, стоявший на пересечении трех улиц. Место Соледад выбрала сама. Ей хотелось, чтобы болезнь разбежалась по городу как можно быстрее, а к этому колодцу ходило довольно много народу.

Глядя, как исчезает в ледяной воде труп Киссельгаузена, Соледад улыбалась.

— Теперь он сможет видеть звезды, — сказала она. — В конце концов, наш отец дьявол отыскал для него неплохое место!

Георгий смутно подумал о том, что бедный немец вряд ли заслужил такого конца. Истлеть в воде, в осклизлом срубе, стать причиной смерти множества ни в чем не повинных людей — даже шпион нескольких королей, фокусник и чуть-чуть чародей Киссельгаузен мог бы удостоиться участи получше.

Но близость Соледад заставляла мысли Георгия путаться, и потому он только кивнул ей и криво улыбнулся. Звезды изливали на заговорщиков бледный свет. Звездам не было никакого дела до того, что они только что совершили.

— Этот колодец далеко от дома Флора, — сказал Георгий, когда они уже возвращались в таверну. Чума может и не добраться к его двору.

— Не чума, так злые люди, — возразила Соледад. — И уж я-то позабочусь о том, чтобы они прознали — кто виновен во всем! Неужели ты думаешь, я позволю ему умереть от болезни? Просто сгореть в одночасье, как сгорят все эти бедняги? — Она резко махнула рукой, словно желая обнять дома, спящие поблизости и не ведающие о том, что колодезная вода, бывшая для них источником жизни, скоро превратится в источник погибели. — Нет! Нет, Георгий! — Соледад остановилась, схватила своего любовника за плечи и сильно встряхнула. — Я приготовила для него и его близких совсем другую смерть! И когда она настигнет моих врагов, они пожалеют о том, что, на свое несчастье, избежали чумы!

Они вернулись в таверну и собрали вещи, которые могли бы им пригодиться. Весь реквизит фокусника остался в сундуках. Брали только одежду и деньги.

Затем Соледад спустилась во двор, где в клетках шипели и бесились голодные животные. Несколько минут женщина рассматривала их сквозь прутья, скаля зубы и сильно фыркая носом.

— Бедные твари, — любуясь их яростью, проговорила она. — Вас давно не кормили? Вы голодны? О, как мне вас жаль! Ваш хозяин забыл дать вам еды. Но это только половина беды. Ваш хозяин мертв! Кто из вас заразил его этой болезнью? Ты? — Она наклонилась к клетке, где лежала змея, и тотчас отпрянула, когда холодная тварь метнулась к прутьям и сильно ударилась о них плоской головой.

Соледад засмеялась.

— Нет, ты не убиваешь болезнью! Ты душишь, а потом поглощаешь свои жертвы и подолгу лежишь с набитым брюхом. Нет, это не ты…

Ведьма медленно подошла ко второй клетке. Гарпия, заточенная там, испустила несколько пронзительных хриплых криков. Эта тварь с когтями на кожистых крыльях выглядела жутко. В клюве у нее сохранились зубы, как у щуки. Соледад осматривала тело умершего хозяина и успела заметить на его вздувшейся руке несколько посиневших точек.

— Это ты! — сказала Соледад гарпии. — Ты укусила своего хозяина, когда он, несчастный доверчивый добряк, пришел накормить тебя мясом. Ты ухватила его своим зубастым клювом и впрыснула яд, который оказался чумой! Как тебе это удалось? Ты заражена? Но почему ты не умираешь? Ты носишь болезнь в своем теле, но сама ею не болеешь? Какое прелестное свойство! Бьюсь об заклад, Киссельгаузен об этом знать не знал. Я видела у него книгу о тварях вроде тебя, но не читала ее… А надо бы почитать! Глупый немец. Неудачливый немец. Терпеть не могу таких. Хорошо, что он умер.