Дарья Иволгина - Ливонская чума

— «Трубку свою на камине нашел и на работу ночную ушел, — проговорила Гвэрлум. — Слава тебе, безысходная боль, умер вчера сероглазый король!» Сплошная ахматовщина.

Девочка на ее руках спала и тихонько чмокала губами. Гвэрлум наклонилась и поцеловала теплый выпуклый лоб. На мгновение мать и ребенка окутала тишина — словно они погрузились в некий благодатный кокон, куда не проникает ни один луч постороннего света, где собственный свет — тихий, бесконечный.

Затем Гвэрлум выпрямилась и огляделась по сторонам. На лестнице уже слышались шаги Настасьи Глебовой-Вершковой.

— Наташа! — звал нежный голос.

Кроткая Настасья. Помоги ты мне, бедной, я вся себя истерзала!

Собрались все: Флор и Лавр, Иордан, Харузин и Вершков, который прибежал последним. Заложили ворота брусьями. Подготовили пищали, притащили все копья, какие нашли. Вооружились мечами, извлекли из сундуков кольчуги и две кирасы. Имелись булавы, которые по-русски назывались «кистенем» и Вадим сразу вспомнил «боевые правила» одной из игр, в которой он участвовал: «Кистень игровой, весом не более трех килограммов». Попытки сделать игровое оружие безопасным вынуждали ролевиков надевать мягкие наконечники на стрелы и ограничивать вес булав; однако «три килограмма» давали вполне реальный кистень, которым можно было нанести вполне реальное увечье. Счастье, что тогда все обошлось, — человек, вооруженный сим кистенем, обладал весьма развитым чувством юмора и бился аккуратно.

— Ну надо же, эта гадина уцелела! — молвил Вадим. Он много слышал о Соледад от своих товарищей, когда те вернулись из путешествия в Испанию и Англию.

— Ненадолго, — успокоил Флор.

Они затихли, слушая, как на улице поднимается шум. Издалека казалось, что шумит море, разбиваясь о причальную стену, однако затем звук сделался сильнее, и уже различимы были отдельные голоса. Кричали все наперебой, обвиняли «отравителей», угрожали смертью ему и всем его домочадцам. Трещал огонь, рвущийся с факелов под ветром.

— Боже, сколько их! — не выдержал Харузин. — Кажется, несметное полчище!

— Это ничего, — хмыкнул Флор. — Зато у нас ворота заперты.

— Сидим тут, как в мышеловке, — проворчал Иордан. Однако не сделал ни одного движения, которое выдавало бы его желание вскочить и бежать навстречу нападающим.

— Интересно, сколько мы продержимся, — заметил Флор. — Впрочем, я сильно надеюсь на то, что здравый смысл возьмет верх, когда мы уложим десяток наиболее горячих голов. У смутьянов всегда так: прибьешь нескольких — прочие сами разбегаются. Они ведь трусы и боятся собственной крови, а орут только до тех пор, пока чувствуют себя в безопасности.

Он приблизился к забору, ловко забрался на поперечный брус и выглянул поверх края забора.

— Нашел? — спросил Лавр, удобнее беря пищаль.

— Давай, — сказал Флор вместо ответа и протянул руку. Брат вложил оружие ему в пальцы. Флор прицелился как раз в тот момент, когда человек в низко надвинутой на глаза шапке орал:

— Сжечь отравителя!

Пуля попала ему в лицо, смяв его и испачкав неопрятными пятнами крови. Горлопан откинулся назад и рухнул на руки толпы. Люди расступились, уронив тело на землю, и отхлынули назад.

Но смятение среди бунтовщиков продолжалось недолго. Вскоре они снова начали клубиться, подзуживая себя выкриками:

— Смерть чуме!

— Убить его!

— Сжечь!

— Убийца! Отравитель!

— Не щадите ни женщин, ни детей! — прозвучал над толпой пронзительный женский голос.

Сидевшие в доме вздрогнули, как будто этот крик пробрал их до костей и начал рвать когтями их внутренности.

— Соледад! — вымолвил Харузин. — здесь!

— Почему ты думаешь, что она такая уж непобедимая? — спросил Вершков. — Обычная ведьма, как и все. Ведьмы, кстати, превосходно горят. Даже лучше, чем рукописи.

— Злой ты, — сказал ему Харузин. — Она на самом деле сильная колдунья. У нее есть какая-то неслыханная власть над людьми. Слышишь, как они ей повинуются?

Соледад больше не кричала — она завывала и пела, и толпа нестройным ревом завороженно вторила этому пению. Затем в ограду флоровского дома полетели стрелы и камни. Толстые доски гудели.

— Как долго мы сможем продержаться? — спросил Харузин.

— Часа два, — сказал Флор.

— Меньше, — возразил Иордан.

— Если они не утихомирятся, нам придется тяжело, — сказал Лавр. — Жаль, отсюда трудно убегать. С той стороны к нашему двору прилегает другой, но там, по-моему, уже собралась вторая толпа.

Иордан оскалил зубы.

— Умереть, сражаясь плечом к плечу с друзьями, — о чем еще можно мечтать? — выговорил он. — Бедный Штрик ждет меня!

— А мы разве друзья? — уточнил Харузин. Он все еще переживал смерть Штрика, но забыть о том, что ливонцы — враги, как-то не получалось.

— Давний, почтенный враг — какой друг лучше? — фыркнул Иордан. — По крайней мере, мы друг друга хорошо знаем.

Флор сощурился, глядя на ворота. Они уже начинали подрагивать.

— Нужно положить еще брус, — сказал он.

А сам подумал: «Жаль».

Жизнь начиналась так хорошо — неужели сейчас она оборвется? «Грех, наверное, так думать, — мелькнуло в мыслях у Флора. — В Небесном Отечестве должно быть гораздо лучше, чем в земном; но почему-то так хочется пожить пока на земле!»

И тут шум снаружи начал меняться. Далеко позади послышались новые выкрики, и теперь в них смешались ужас, отчаяние и торжество.

— Что там происходит? — удивился Иордан. Он как будто выглядел раздосадованным оттого, что ему не дают умереть по-человечески, то есть с оружием в руках. — Как будто кто-то напал на наших врагов с тыла! Но кто бы это мог быть?

Покинув заколдованный замок, Севастьян Глебов и его люди очутились в совершенно новом лесу. Здесь росли густые ели и высокие, пышные папоротники. Мох под ногами был сухой и колючий. Слишком быстро болота сменились таким лесом. На пути в Ливонию Севастьян не помнил такой стремительной перемены в пейзаже. Возможно, впрочем, они просто пошли другим путем. И все-таки кое-что его настораживало.

— Здесь воздух другой, — высказался один из его спутников, словно догадавшись о сомнениях командира. — Странно пахнет. Кострами…

— С чего бы? — добавил другой. — Неужели мы вышли к какой-то армии?

— Нет, мы оставили боевые действия далеко позади, — твердо заявил Севастьян. И хотя он тоже ощущал непонятный запах дыма, которого здесь быть не должно, он решил про себя не поддерживать таких разговоров. Ни к чему хорошему подобные сомнения и опасения не приводят. Люди начинают нервничать, ведут себя странно. А если учесть, что глебовское воинство собрано с бору по сосенке и состоит преимущественно из бывших воров и грабителей, то такое настроение может вообще оказаться опасным.