Игорь Денисенко - Завершение проекта Повелитель

Я поднял глаза на Федора.

– Вот, что Федя…Не валяй дурака. У тебя сын еще ходить не научился. И ты, прежде всего о нем должен думать. Пропадут они без тебя.

– Ты что думаешь? – озлился Косой, – Я о своих не думаю? Не понимаю, как жизнь обернутся, может? Я же не вечный. Зря думаешь, я Луизу научил петли на зайцев ставить, да и стрелять она умеет.

– Максимку тоже стрелять научил и петли ставить? – спросил я. Полугодовалый Максимка еще только ползал, и всех знаний у него было два слова – папа и мама.

– Так, что прощай Федор. Как с племенем этим разберусь, жди в гости. Вари суп. Замечательный супчик у тебя Луиза готовит. Береги её.

Я стиснул Косого в объятиях, похлопывая по плечу. И почувствовал, как мне на плечо упала капля. Дождь что ли? Откуда?

– Будет тебе супчик, и борщ со щавеля будет…Сукин ты сын Толстый, – сказал Федор каким-то сжатым, задушенным голосом, – Пообещай мне только одно. Что вернешься.

– Обещать не буду, но суп вари.

Избегая смотреть Косому в глаза, я подхватил на плечо вещмешок, развернулся и вышел через калитку с дачи. И прошел с километр по петляющей дачной улочке. И так ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, как смотрит мне в спину Федор. Я и так знал, что за капля упала мне на плечо. Потому, что те же капли катились у меня по щекам.

Глухо стукнулось тело о пол, словно мешок картошки упал. Андрей, воспользовавшись заминкой, скользнул внутрь железного ящика, опрокидывая его на себя. Чтобы железо не звякнуло по полу, ему пришлось пожертвовать пальцами. Край ящика как топор больно врезался в фаланги, словно хотел расплющить косточки пальцев. Сивуч закусил губу, чтобы не взвыть от боли. И его уловка бы удалась, не скребани другой край по полу. В полной тишине звук был хоть и не громким, но, довольно, вызывающим. И ящик тут же перевернули, заинтересовавшись, что за мышь тут попала.

– Неверный!

– Смерть!

– Смерть! Неверному!

Цепкие руки вцепились в полковника со всех сторон. В руки, в ноги, в грудь, в спину, в волосы. Еще мгновение и его просто разорвали бы в клочья.

– Стойте!

И руки остановились. Нет, они все так же цепко и больно держали его, но уже не рвали, ждали приказа. Эти секунды ожидания собственной участи, показались Андрею вечностью. Вот так же, наверное, в аду, черти терзают души грешников.

– Отдадим его на суд Господа!

– Отдадим!

– Отдадим Господу!

Сивуч подумал, что суд этот будет таким же скорым и с тем же результатом, как у Александрова. Потому, что руки подняли его и поволокли к возвышению в центре зала. По дороге, отдирая от него шашку, нож на поясе, пистолет из кобуры. Уже через мгновение он стоял рядом с главарем. Но смотрел он не на разрисованное лицо главаря, не на его безумный наряд из крыльев гигантских ос, и конечностей жуков. А на распростертое перед помостом тело Александрова. Тот лежал, неестественно выгнувшись, лицом упираясь в пол, а руки оставались поднятыми к верху. Словно он не умер, а притворяется. Или, что умер он в другой позе, и давно. Трупное окоченение уже наступило, а тело просто перевернули, и сокращенные сухожилия не дают ему принять нормальное состояние. Эта картина так потрясла его, что он не мог оторвать от нее глаз. Ожидая, когда наконец опустятся руки, и Сашка Александров восемнадцати лет отроду встанет и скажет: 'Пошутили и хватит'. А все вокруг рассмеются…И смерти не будет. Не будет! Он не может умереть! Не умеет! Только сейчас до Андрея дошло, к чему это все идет. И он никак не мог смириться с такой простой мыслью, что через какие-то мгновения его не будет. Нет! Что угодно, но он не умрет! Его нельзя убивать! За что? Полковник знал, что бессмертен. Верил, что пока он силен, ловок и удачлив, он почти бессмертен. И вот он стоит тут…Он так же ловок и силен, но вот удача повернулась к нему задом и все..Но так это не должно кончится. Не может! Сивуча так взволновала эта мысль о бессмертии, что он оглох от нее и почти не слышал, что говорил вождь этого дикого племени поначалу определенным им шаманом. Он ждал, что его спросят о том, верует ли он в их Бога, и он согласится. Поклонится этому племени, и обманет костлявую. Смерть не коснется его. Он опять будет ловок и удачлив. Но долгожданных слов не было.

– Суд Господа! – ревела толпа.

– На все воля Божья!

– Пусть исполнится Его воля!

И опять воцарилась тишина, такая звенящая тишина, в которой Андрею было слышно лишь бешеное биение собственного сердца, и нарастающий гул летящей осы. И она прилетела и села ему на грудь. А лапки у нее колючие, подумал он, чувствуя, как они прокалывают одежду и царапают кожу. Высунулось жало. Глаза у полковника округлились, в ожидании удара, он приоткрыл рот. Хотелось дернуться, согнать с себя дьявольское насекомое. Но двое бойцов держали его за руки, заломив их за спину. Так, что малейшее движение причиняло боль. А жало дрожало.То выглядывало из полосатого брюшка, то скрывалось. И вдруг слегка коснулось Андрея. Сивуч вскрикнул от неожиданности. На пятнистой куртке, на груди, выступило кровавое пятно. Но он все еще был жив. Его не корчило в предсмертной судороге. И ужасный яд не выворачивал суставы, не вызывал онемение. Неужели повезло? Оса тут же взлетела с него и устремилась в дверной проем.

– Суд Господа! Свершился! Он будет одним из нас!

– Свершился! – вздохнула толпа.

– Отведите его в келью для вновь обращенных, – негромко сказал вождь бойцам, державшим Андрея. И те, не ослабляя хватки, потащили полковника сквозь толпу. Люди расступились, пропуская их. И Сивуч ловил на себе странные взгляды соплеменников. Они как будто тоже радовались вновь обретенному собрату, и улыбались как настоящие люди.Андрей не веря до конца в свое спасение улыбался им в ответ.

Мне было скучно, невыразимо скучно. Жизнь казалась пресной и блеклой. Как только я вошел в этот город, зов, притягивающий меня сюда, пропал. И хоть я многое вспомнил и уже отчетливо знал, кто меня зовет, но найти свою вторую половину, лучшую мою половину. Чтобы вернуть все те знания, которые когда-то у меня были, я не мог. Город был мне совершенно незнаком и чужд. Бредовые сооружения из камня, словно гигантский муравейник, брошенный своими муравьями. В тоске и печали я бродил по этому лабиринту. Как не странно, но теперь я знал, что такое Тоска и Печаль. И я знал, что такое лабиринт. И по большей части догадывался кто Я…Вся моя долгая жизнь, проведенная в пустыне походила на сон младенца. Ел, спал, и рос. Существовал как простейшее одноклеточное существо. А ведь я им не был. И в пустыне не было не только подобного мне, но и равного по силе, хитрости, сложению. Я сложен, бесконечно сложен, идеально сложен для этой жизни. Для выживания в этих условиях. Да и, пожалуй, для любых условий на этой планете. Знания, не то, что приходили ко мне по мере приближения к городу, а просыпались во мне. Все это и многое другое я давно знал. Только вспомнил. Не мог одного, не мог вспомнить и найти то место, где в заточении было мое второе я. Поэтому бесцельно бродил по городу в надежде, что зов опять появится и все решится…