Роберт Фреза - Вихрь с окраин Империи

Когда сержант Ма и рядовой Вонг спрыгнули с кузова, Уборевич вытер слезы, выступившие на глазах.

– Это хорошая казарма. Обращайтесь с ней получше.

Бросив угрюмый взгляд на своего сержанта, Вонг спросил Уборевича на ломаном английском:

– Что такое амфитилии? Они опасны?

Судьба поместила Уборевича в нужное место и в подходящий момент.

– Вообще-то нет, – серьезно заверил он Вонга. – Они опасны только в темноте, а против пулемета им не устоять. Мы потеряли из-за них всего несколько человек. Конечно, если они вас укусят, то дело дрянь. – Капрал щелкнул пальцами. – От их яда нет противоядия. Три шага – и ты труп.

Когда несколько солдат поблизости утвердительно кивнули, маньчжуры убедились, что их дело и вправду дрянь. В действительности кивки означали лишь признание факта, что Уборевич умеет сочинять невероятные истории, связанные не только с женщинами.

Взвод бронемашин из 9-го штурмового батальона подполковника Окуды, сопровождавший маньчжуров, подъехал следом за грузовиками. Лейтенант Дэн-ни Мигер ткнул локтем Ханса Кольдеве.

– Ханс, в ихних «кадиллаках» есть что-то странное. В меня достаточно часто стреляли из таких штуковин, чтобы заметить неладное.

Бывший наемник, Мигер поначалу работал на «ЮСС», но когда компания бросила своих охранников без жалованья и большей частью мертвыми, он перешел к мятежникам. После подавления мятежа Мигер записался в батальон Верещагина под звучным афри-канерским псевдонимом «Даниэл ван Мигер».

– «Кадиллаки» с 30-миллиметровыми орудиями выглядят нормально, – медленно отозвался Кольдеве, – а вот с 90-миллиметровыми что-то не так.

– Если бы я все еще был на стороне противника, то не возражал бы выяснить, что именно, – заметил Мигер.

В тот же вечер в Блумфонтейне весь батальон собрался в одной казарме, чтобы скромно встретить Новый год. Обычай требовал налить ковш расплавленного свинца в ведро с холодной водой, чтобы узнать будущее.

– Черные пятна означают печали, – объяснял молодым солдатам Исаак Ваньяу на правах хранителя традиций 3-й роты, покуда Юрий Малинин наливал свинец.

После легкого колебания Тимо Хярконнен официально объявил:

– Выглядит как корабль. Лучше приготовиться к путешествию.

– Мне это кажется больше похожим на пулю, – шепнул Мигер Кольдеве.

Подвесив койки всюду, где оставалось место, Матти Харьяло решил проблемы, вызванные прибытием солдат из казарм Претории и Йоханнесбурга, отправив половину батальона в леса, чтобы вытеснить оттуда боевиков АДС. Впервые после того, как батальон Верещагина высадился на Зейд-Африке, все четыре роты находились вместе, и свободное пространство было в большом дефиците. Клетушку Харьяло разделила пополам новая перегородка, едва оставив ему место для койки и стола.

В данный момент койка использовалась по назначению, и Харьяло с трудом приоткрыл один глаз, услышав негромкий стук в дверь.

В добавление к прочим обязанностям старший сержант службы связи Тимо Хярконнен действовал в качестве весьма эффективного амортизатора между Харьяло и всеми остальными компонентами мироздания.

– Сэр, пришел майор Санмартин, – доложил Хярконнен. – Я впущу его.

– В чем дело, Рауль? – буркнул Харьяло, спустив ноги на пол и протирая глаза.

– Снова неприятности, – вздохнул Санмартин. – Местная полиция обнаружила труп одного из известных радикалов. Никто не видел его день или два. Кто-то всадил ему пулю в затылок и запихнул в мусорный ящик. Он выглядит так, словно его пытали перед смертью.

– АДС снова очищает свои ряды от несогласных?

– Возможно, – уклончиво ответил Санмартин.

– В трупе было что-нибудь необычное?

– Только одно – кто-то запихнул ему в правый ботинок несколько новых банкнотов.

– Черт! – воскликнул Харьяло. – Значит, это сделали проклятые маньчжуры – возможно, по приказу. Это очень старое китайское суеверие – оставлять деньги в башмаке того, кого ты убил, чтобы ему были обеспечены достойные похороны и его дух не тревожил тебя. Не знаю, верят ли в это китайские «черноногие», но они поступают так, чтобы люди понимали, чьих рук это дело. Должно быть, они вытянули из бедняги все, что он знал, – хотя я сомневаюсь, что он знал многое, – и потом прикончили его. Таким образом Суми дает понять местным радикалам, что он не намерен шутить.

– 2-й взвод разведроты маньчжурского полка предназначен для борьбы с «подрывными элементами», – медленно произнес Санмартин, – но я думаю, что Суми предупреждает не столько АДС, сколько нас. Мы. уже начали получать от городских торговцев жалобы на маньчжуров и императорских гвардейцев. Такие случаи не улучшат положения.

Через несколько минут, пока Санмартин сбрасывал с себя амуницию, Тимо Хярконнен подозвал его к телефону.

– Алло. Это Санмартин.

– Рауль?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать голос Аннеке Бринк с музыкального факультета – приятной женщины, хотя и слишком хорошенькой и слишком осведомленной об этом.

– Здравствуй, Аннеке. Как поживаешь? – Во время мятежа Бринк потеряла своего деверя, футболиста по имени ле Гранж, и ей понадобилось время, чтобы избавиться от неприязни к Санмартину.

– Спасибо, хорошо. Рада, что ты не забыл меня после нашей жуткой работы в комитете.

Хярконнен кивнул и скромно удалился.

– Ханна утверждает, что мне следовало бы заняться политикой, – улыбнулся Санмартин.

– Пожалуйста, передай от меня привет рядовому Эрикссону, – продолжала Бринк. – Хорошо, если бы ты смог убедить его заняться музыкой профессионально.

У капеллана Эрикссона был на редкость красивый баритон, и Бринк аккомпанировала ему, когда Лет-суков и 3-я рота участвовали в постановке «Бориса Годунова».

– Передам, но подозреваю, что он вполне удовлетворен двумя теперешними профессиями. Чем я могу тебе помочь, Аннеке?

Нотки кокетства исчезли из голоса женщины.

– Я очень волнуюсь, Рауль. Что происходит?

– Хотел бы я знать. Слушай, Аннеке, у тебя есть в деревне дом, дача или что-нибудь, где ты бы могла остановиться?

– У моей сестры есть домик под Боксбургом.

– Тогда прихвати что-нибудь из еды и одежды и немедленно отправляйся туда.

– Но я не смогу уехать сейчас! У меня полный класс студентов!

– Возьми отпуск. Придумай, что хочешь, только уезжай! – Санмартин закрыл глаза.

Он ощущал покалывание в кончиках пальцев – Кольдеве утверждал, что это к беде. У немцев имелось для этого длинное, с трудом произносимое обозначение. Дважды попав в засаду, Санмартин перестал игнорировать это чувство.

– Но, Рауль… – начала Бринк.

– Аннеке, – прервал ее Санмартин; трубка дрогнула в его руке, – найди любой предлог, чтобы на время уехать из Йоханнесбурга.