Владимир Контровский - Криптоистория Третьей планеты

…Чертовски приятно чувствовать себя сыном бога (пусть даже какого-то там Кецалькоатля!). За деревянным подъёмным мостом, у городских ворот с башнями нас встретил сам Монтесума — невиданная честь для горстки дерзких пришельцев! Местный король прибыл на паланкине — владыке не пристало ходить пешком, словно простому смертному. Он и на землю-то не ступал, не касался подошвами своих золотых сандалий грешной тверди. Перед ним сановники торопливо расстилали драгоценные ткани, и главный вождь идолопоклонников неспешно шествовал по этим тканям.

Ему, совсем нестарому ещё человеку в роскошном плаще и в причудливом головном уборе из зелёных птичьих перьев с золотыми украшениями, беспрекословно повинуется громадная страна с миллионами и миллионами жителей. Теночки покорили множество соседних племён, те платят им дань и дают воинов. Если бы десятки (если не сотни!) тысяч индейцев навалились бы на нас где-нибудь на равнине (где такой несметной массе людей можно развернуться, окружить врага и напасть со всех сторон), ещё на дальних подступах к столице, мы бы и часа не продержались. Не помогли бы ни кони, ни латы, ни аркебузы! Задавили бы толпой и разорвали бы на части голыми руками — ацтеки храбры, и умирать в бою умеют бестрепетно…

Монтесума предоставил нам громадный (в нём без труда разместились все семь тысяч человек нашей экспедиции) дворец своего покойного отца Ахаякатля. И даже не дворец, а множество одноэтажных каменных строений (лишь в центре расположено двухэтажное), обнесённых сплошной толстой стеной с массивными башнями. Это обстоятельство весьма обрадовало Эрнандо! Нас ждали столы, уставленные разнообразными яствами и напитками, но Кортес сначала расставил фальконеты и часовых (пригрозив, что за самовольную отлучку с поста повесит собственноручно), а уж потом разрешил начать пиршество. И спали мы так, как давно уже не спали (а некоторым и вовсе не доводилось) — на мягких матрацах, на пуховых подушках, под лёгкими, но тёплыми одеялами…

Нам разрешено всё — ну, или почти всё. Нам постоянно и в изобилии поставляют еду, нам дают людей для выполнения любых работ. Например, с помощью местных лесорубов и плотников мы в течение нескольких недель выстроили две бригантины для плавания по озеру (правда, это случилось позже, когда Кортес умудрился сделать Монтесуму своим добровольным пленником и начал от его имени фактически править всей страной). Император ацтеков принимает нас в своём дворце и устраивает в нашу честь роскошные пиры — я впервые в жизни попробовал шоколадный напиток (в Европе его ещё не знают). Монтесума одаривает нас богатыми подарками, да ещё какими — золотом!

И всё же местные жители есть исчадия адовы! Они приносят в жертву своим дьявольским богам человеческие сердца, которые вырезаются прямо из живой груди пленников. Их жрецы, худые, бритоголовые, с отрешёнными лицами, похожие в своих чёрных одеяниях на громадных здешних птиц-падальщиков, весьма поднаторели в этом сатанинском умении. И ещё у них в ходу обычай, явно заимствованный у обитателей преисподней: они вдыхают дым и выпускают его потом изо рта и ноздрей! Я видел своими собственными глазами, как после обильной трапезы Монтесуме подносили резную деревянную трубку, набитую какими-то сухими листьями. Листья поджигали, и король дикарей глотал дым с видимым удовольствием. Выдыхаемый дым расползается причудливыми кольцами и змеями, и мне поначалу показалось даже, что дым этот пахнет серой. Хотя на самом деле запах его приятен…

Зато индейские женщины куда как хороши: со смуглой кожей, с загадочно поблескивающими тёмными глазами и с ниспадающими на плечи (по местной моде) густыми чёрными волосами. И они очень чистоплотны — ежедневно купаются! У нас дома далеко не каждая знатная сеньора к такому приучена. Помнится мне, её королевское величество Изабелла (да простятся мне не слишком верноподданнические мысли, не очень приличествующие истинному идальго!) около тридцати лет назад, во время осады Гранады, вообще не мылась и не меняла сорочки, пока испанские войска не взяли эту последнюю твердыню мавров на нашей исконной земле и не завершили Реконкисту. А эти дикарки похожи на цветы, которые так приятно мять грубыми руками, привыкшими держать меч. И я не отказываю себе в этом удовольствии…

Жрица с именем ночной птицы медленно закрыла глаза. Теперь её не отличить от статуи Владычицы Ночи: такая же отрешённость, точно так же спадают скрывающие фигуру тяжёлые складки темного одеяния, те же длинные волосы (во мраке, затопившем храм, каменные пряди выглядят точь-в-точь как живые), то же неподвижное прекрасное — и страшное в своей красоте — лицо…

Сознание и память жрицы распахнуты — это часть ритуала, — и медленно всплывают перед мысленным взором причудливые видения, следы реально случившегося когда-то…

…Холмистая местность, граница песков пустыни и предгорий. Слепящий свет жгучего солнца — песок кажется расплавленным. Дрожит над барханами пелена зыбкого марева, размывая их жёлтые контуры, и скользит-струится по склону живой металлической лентой пружинистое змеиное тело.

Девочка в рваной накидке неопределённого цвета сидит на корточках на склоне песчаного холма (на коленки опуститься нельзя, песок сожжёт кожу) и внимательно следит за змеёй. Не надо бы ребёнку отходить далеко от селения на берегу Моря, опасности стерегут на каждом шагу, хотя вокруг, насколько можно разглядеть, не видно никого и ничего. Но любопытство, даже нечто большее, чем простое любопытство, влечёт дочь людского племени с непреодолимой силой.

Змея поднимает голову, и взгляд её желтых немигающих глаз встречается с взглядом серых глаз девочки. Змея удивлена — человеческое дитя не боится. Хотя кто может прочесть мысли, ползущие в покрытой чешуёй узкой голове…

Секунды растягиваются до пределов вечности, когда две пары глаз — человеческих и змеиных — встречаются и смотрят, смотрят друг на друга…

Песок скрадывает звук, и поэтому фигуры четырёх всадников возникают на гребне бархана бесшумно, подобно ночным призракам. И слишком поздно девочка замечает их…

Она взмётывается испуганным зверьком, кубарем скатывается вниз и бежит — только песок разлетается под быстрыми и тонким, но крепкими её ногами. Однако свистящая петля волосяного аркана оказывается быстрее…

Грязная тряпка во рту, и режет запястья грубая верёвка, и очень неудобно висеть вниз головой поперёк лошадиного хребта. Частые и злые слёзы капают на горячий песок, и тут, словно в ответ на эту боль и обиду, над пустыней виснет хриплый крик, полный смертной муки…

И девочка видит (не глазами, нет), что произошло. Разбойник — тот, который забросил трепыхающуюся живую добычу на пропахший конским потом чепрак, не заметил змеи. Наверно, он наступил на неё — ведь змеи не нападают на человека. Да, конечно, он не заметил ползучую смерть и случайно поставил ногу не туда, куда следовало. И змея — наверно, она чисто случайно ударила его сзади под колено. Придись удар чуть выше, в край груботканой одежды, гадина не дотянулась бы до тела, а чуть ниже её зубы встретили бы прочную кожу сапога. Но две кривые ядовитые иглы с убийственной точностью вошли в мягкую плоть в самом уязвимом месте…