Владимир Контровский - Криптоистория Третьей планеты

Жрица вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и с нарастающей радостью ощутила внутри себя, у сердца, разгоравшееся пламя маленького, но жгучего костра. Горячая волна стремительно затопляла всё её существо, жрица распростёрлась на плитах храма перед статуей богини, беззвучно повторяя:

— Танит, Танит, Владычица Сущего! Я слышу тебя…

Отец молчит, но я чувствую, что он хочет сказать мне что-то очень важное. Мы сидим в стороне, у мощного ствола огромного дуба, достаточно далеко от костров, вокруг которых всё ещё поют и пляшут, несмотря на глубокую ночь. Густые заросли надёжно укрывают нас от посторонних взглядов (если кому-то вдруг взбредёт в голову подглядывать), а шорох ветвей приглушит негромкие слова, которые будут сказаны. И отец начинает говорить — медленно, взвешивая каждую фразу.

— Я знаю, тебя интересует, почему я так поступил, сын?

— Да, отец.

— Я вовсе не обижу тебя, если скажу, что для вождя клана из народа лесов и вересковых холмов благо его клана — и всего племени — гораздо важнее судьбы его сына, пусть даже единственного и рождённого единственной его Настоящей Женщиной. Я уверен, что ты правильно поймёшь меня, сын.

— Я пойму тебя правильно, отец.

— Мы жили с твоей матерью долго и счастливо, хотя… — голос отца при этих словах почти неуловимо дрогнул, — …мне хотелось бы прожить с ней всю эту жизнь, до самого заката…

Отец говорил правду. Люди кланов вообще правдивы, а уж в разговоре с родным сыном, да ещё на столь важную тему… После смерти матери так и не появилась та, которая смогла бы её заменить и стать мне и моим сёстрам новой матерью. Да, у отца бывали случайные женщины, и многие из них очень хотели сделаться настоящей, а не временной женой вождя, но он в этом вопросе оставался твёрд, как скала. Кстати, такое поведение знатного воина выходило за рамки общепринятого, и друиды не раз и не два прямо говорили отцу об этом, но он лишь отмалчивался.

— Ты дорог мне не сам по себе, а прежде всего как память о Ней. Но даже ради этого я не пошёл бы поперёк древнего закона и против воли верховной друидессы. Она враг мне и тебе, но не враг всему нашему народу, и она по-своему заботится о его благе — так, как она это благо понимает. Нет, всё гораздо серьёзнее, сын.

Я весь обратился в слух. Никогда раньше отец не говорил со мной так, хотя я знал, конечно, что он прям в словах и в делах, что он меня любит, и ощущал его заботу о себе — именно заботу, а не мелочную опеку и желание укрыть детёныша от любого свежего ветерка.

— Так вот, сын, всё дело в тебе — в тебе самом.

— Я не понимаю тебя, отец…

— Объясню. Когда-то очень давно, многие тысячи лет назад, там, — отец указал на закат, — среди волн Великого Моря был огромный остров, населённый могущественным народом. Мудрецы этого острова владели многими тайнами Мира, в том числе тайнами магии. Но однажды с небес упал громадный камень, посланец Мирового Зла (так гласят предания), который погубил и сам этот остров, и всех его обитателей. Точнее, почти всех — кое-кому удалось спастись. Спастись — и унести с собой часть древнейшего Знания. И крупицы этого Знания сохранились до наших дней, сохранились благодаря усилиям таких, как твоя мать.

— Я знаю об этом предании, отец.

— Было бы удивительно, если бы сын Хранящей не знал об этом, — сурово произнёс отец. — Так вот, мать знала. Она знала очень многое, такое, что неведомо даже Женщине-Без-Возраста — законы Круга Перевоплощений, например. Вскоре после того, как ты появился на свет, матери было видение. Она проснулась среди ночи, разбудила меня и долго не могла успокоиться. И это были не пустые женские страхи — ими её было не напугать…

И это тоже было правдой — мать была куда крепче сердцем, чем многие мужчины. А отец продолжал.

— Неподалёку жил в лесу отшельник-одиночка. Из бардов. Говорили, что он самый лучший прорицатель из всех, которые появлялись на Зелёном острове за несколько последних поколений. Не знаю, может это и так. Как бы то ни было, мать решила обратиться к нему, дабы проверить смысл увиденного ею.

Отшельник выслушал её очень внимательно и сказал, что младенца — то есть тебя — нести к нему не нужно, бард сам к нам придёт. Уже одно это было необычным, и я насторожился. И твоя мать тоже насторожилась — а я привык ей верить и знал, что она не будет тревожиться без серьёзных на то причин.

Отшельник пришёл к нам той же ночью. Он был очень стар — я помню его глубоким стариком с той поры, когда я сам был ещё ребёнком, — но ходил легко и пружинисто, словно волк на охоте. Он бросил на тебя один-единственный быстрый взгляд — и пошатнулся. Краска отхлынула от его лица, он повернулся к матери и сказал ей несколько слов на неизвестном мне языке. Выслушав старца, мать побледнела тоже — а пугливой её никто и никогда не посмел бы назвать. А затем отшельник ушёл, не прощаясь, но до своего обиталища не добрался — утром его нашли в лесу. Мёртвым. Остановилось сердце. Это никого особенно не удивило: ведь всё-таки друид был древним стариком. Никого — кроме твоей матери…

Отец замолчал, и я не смел прервать его молчание. Помолчав, он снова заговорил.

— Она так и не передала мне точного смысла сказанного ей старым прорицателем. Сказала только: «Бывает смертельно опасное знание — оно убивает. Поэтому-то и умер старый бард. Я не хочу, чтобы такая же судьба постигла бы и тебя. Тебе надлежит знать одно — наш сын очень важен для будущего. Сохрани его любой ценой, если ему будет грозить опасность». И вчера я выполнял волю твоей матери, сын.

Я молчал, потрясённый услышанным.

— И ещё, сын, — добавил отец. — Я спас тебя от непосредственной, явной угрозы. Но Женщина-Без-Возраста никогда не оставляет задуманного на полпути, и смерть твоей матери — вернейшее тому подтверждение. Верховная друидесса способна наложить на тебя заклятье, — если уже не сделала этого, — которое проснётся неведомо когда и сработает неизвестно как. Будет осторожен, сын. Помни о том, что ты сегодня узнал.

— Я буду осторожен, и я буду помнить, отец.

— Тогда иди, — он положил мне руку на плечо. — Я сказал тебе все, что хотел сказать, и что надо было сказать. Ночь коротка, — особенно когда ты молод, — и Реган (вот уж не думал, что отец знает про мою девчонку!) уже вся извелась, ожидая тебя среди вереска. Не обмани её ожиданий, — отец усмехнулся по-доброму, — но помни, что послезавтра, нет, уже завтра — бой. Твой первый настоящий бой, сын.

Верёвка, которая стягивает мне запястья, врезалась в кожу. Голова гудит, и перед глазами плавают разноцветные пятна. Здорово же меня огрели палицей… Если бы не шлем, обсидиановые шипы, которыми усажены боевые дубинки теночков, наверняка пробили бы мне череп. Хотя, быть может, оно было бы и к лучшему — умер бы сразу и не мучаясь. А теперь, очень даже на то похоже, мне предстоит нечто гораздо более неприятное…