Игорь Гунькин - Завтра будет буря

— А еще раньше палками дрались. К тому же таких как ты не убивают-

— Скажи это товарищам мутантам- с сарказмом в голосе сказал Костя.

— Хотя знаешь, тебя и правда стоило бы побить-

— Это за что еще? — искренне удивился сталкер.

— Ха! Было бы за что, вообще убила бы!-

Костя, потупившись, стоял посреди комнаты. Она шутит или нет? «По ней фиг же чего поймешь»

— Так. То есть ты согласна это время побыть на «Речном вокзале»? — четко выговаривая каждое слово, сказал Костя

— Да-

— И буянить не будешь?-

— Да-

— Да как «да» или да как «нет»? — рассмеявшись сказал Костя.

— Не буду! — делая ход конем, ответила Соня.

— Понятно. Тогда если что, обращайся к Никите. И еще. Жить, если хочешь, конечно, можешь у меня. У меня там и лампа есть…-

— Хорошо- после секундного раздумья, Соня согласно кивнула.

Наступила многозначительная тишина.

— Мне одной кажется, или в прошлый раз нас от чего-то оторвали? — первой нарушая тишину, ангельским голосом пропела Соня.

— Да-а. Коварный Сержант- не изменяя своему ребячеству, ответил Костя.

На мгновение зеленые изумрудные Сонины глаза оказались прикрыты веками, ресницы порхнули, и столкнувшись, снова разошлись.

— Э! Так не честно! Это против правил! — попытался было шутливо возразить Костя.

— И кто же меня осудит? — хитро улыбнулась Соня, повалив сталкера на лежанку.

— А хороший парень, Прохоров то- сказал Коршев, параллельно выдыхая из носа дым курительной смеси, которой была добротно набита его самокрутка.

— Хороший, только зеленый, как… — Сержант задумался, подбирая более красочное сравнение.

— Как рожа прапора двадцать четвертого числа- расхохотавшись своей же шутке, закончил за него начальник гарнизона.

— Точно- отрывав руку ото рта и немного улыбнувшись, согласился Сержант.

Они с Коршевым сидели в кабинете начальника гарнизона станции. Удальцова и Никиту отправили отдыхать, потому что оба они сейчас были бесполезны. И вот теперь они, двое опытных военачальника, вдвоем штурмовали карту, сантиметр за сантиметром прокладывая маршрут будущей дерзкой вылазки.

— Смотри, — Предварительно сняв берет и положив его на стол рядом с собой, Сержант поставил указательный палец на полотно разложенной на столе карты — выходим из «Войковской», от станции на улицу «Зои и Александра Космодемьянских», дальше сворачиваем и идем на юг до железной дороги- словно опытный штурман большого корабля, Сержант переставлял пальцы по точкам на карте, о которых говорил — Затем по путям двигаемся на восток, через «Красного Балтийца», огибая «Парк Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева», пройдем через станцию «Гражданская», двинемся по «Петровско — Разумовскому проспекту» и через «Квесисскую» улицу выйдем к «Савеловской». Дальше все просто: «Савеловская» — жилая периферийная станция. От Ганзы они зависимы, так что нас пропустят без проблем- оторвав палец от заветной буквы «М» с напечатанной ниже подписью «Савеловская» и распрямляясь в полный рост, проговорил Сержант.

— Вроде все складно. Но не нравится мне, понимаешь ли, этот участок с парком «имени Тимирязева»- зажав самокрутку между зубов, Коршев ткнул пальцем в железную дорогу — близко она слишком к лесной зоне. А парки у нас, знаете ли, не спокойные- Коршев средним и указательным пальцами вытащил изо рта то, что осталось от очередной самокрутки, затем сменил средний палец на большой, затушил тлеющий окурок о внутренние стенки, набитой такими же окурками, жестяной банки, служившей здесь пепельницей.

Мальчик. Внезапно всплывшее перед глазами изображение мальчугана с белыми, как снег, глазами без зрачков, заставило Сержанта нервно отдернуть взор. Но мелькнувший образ приведения, преследующий его после Третьяковской, быстро исчез. Но после этой шарахнувшей молнии, накатила усталость всех последних лет. Кровь бурно застучала в висках, давя на голову свинцовым балластом. А кисти рук слабо подрагивали словно в ознобе.

— Я пойду посплю, а то что то устал дико- полушепотом сказал Сержант. — Завтра утром закончим-

— Согласен, давай отбой. Время то уже не детское- хохотнув и начав пальцами разминать переносицу, согласился Коршев.

Сержант медленно развернулся на месте вокруг своей оси и нестройным шагом побрел к двери.

— Гутен абен! — крикнул на последок начальник гарнизона.

— Guten Abend- с безукоризненным акцентом ответил Сержант.

Последняя свеча догорала, испуская подергивающееся, словно в предсмертных конвульсиях, пламя. Но даже такие ассоциации не могли бы помешать сознанию Кости витающему сейчас где то между лазурным небом, приходящим счастливцам в сновидениях, с мягкими, белыми облаками исполинских размеров и грешной серой поверхностью, не голубой больше, планеты, поверхность которой пенится от грехов оставшихся в живых после Величайшей катастрофы в истории человечества. А ему не спится. Он обрел еще один весомый аргумент в пользу того, чтобы больше не ходить ни в какие вылазки, не рисковать жизнью, а сидеть на своей уютной, теплой станции, заниматься честным, не опасным для жизни, трудом. Ведь теперь его ждут. Раньше все к кому он хоть как-то был привязан, ходили с ним на поверхность, а теперь большинства из них нет. А теперь его ждут. Это интересное чувство уверенности в будущем, в том, что все сложится именно так, как сейчас рисует ему его воображение, переполняло сейчас Костино сознание.

А как быстро у них все получилось. То что он втюрился в нее, впервые увидев ее на «Октябрьской» было понятно, но неужели и она с первого взгляда рассмотрела в нем пару? Ответов, собственно как и всегда, нет. Да и кому они нужны? К чему вообще эти рассуждения о высоких материях? У него, пусть и спонтанно (хотя кто знает?) только что получилось то, о чем он еще недавно не мог и мечтать, а он рассуждает… об отвлеченном.

Соня спала, положив голову Косте на грудь. Ее теплое щекочущее дыхание мягко касалось его кожи, слегка дразня нервные окончания. Изредка темные ресницы слегка подрагивали, беззвучно шелестя, словно тонкие крылья какой-то экзотической бабочки, сидящей на древесной коре и вкушающей всю прелесть тропического солнца. Любующийся этим процессом, сталкер неторопливо трепал волосы своего спящего ангела. В них не было ни превзойденного шелка, ни какого-нибудь особого аромата, но ему все равно нравился этот русый оттенок, нравилось на него смотреть, нравится легонько к нему прикасаться. Тем более ему все равно не спиться.

Сержант толкнул отделяющую его от желанного помещения дверь и сделал шаг вперед. Из темноты комнаты, которую не мог разогнать хрупкий свет, вползающий из коридора, доносилось слабое похрапывание. Удальцов уже видел чудесные, или, возможно, ужасные, творения его сознания. Сержант аккуратно закрыл дверь и, не включая свет, прошел до своей кровати. Достав и включив небольшой карманный фонарик, он осветил свою лежанку и стоящую рядом тумбочку, бывшую когда то ярко-красной, а теперь стоящей особняком, облезлой кошкой доживая свой век. Сержант сел на кровать, и лениво стащив с головы берет, вздохнул. Затем положил фонарик и берет на тумбочку, и затылком приклонился к прохладным кирпичам. Холод камня приятно остужал горящий затылок.