Григорий Крячко - ШРАМ: ОБРЕТЕНИЕ АДА

Тайга первым пошел в атаку. Не хочет противник браться за оружие — что ж, сугубо его личные проблемы. Иван собирался сейчас не вопросы чести утрясать, а проучить хама, вздумавшего ему указывать. Ох, плохие это качества — самоуверенность, слепая ярость и чувство превосходства над врагом! За несколько минут «боя» Иван так ни разу и не смог достать Клыка ножом, зато получил несколько весьма болезненных пинков по ногам и пару хлестких ударов расслабленной кистью руки в лицо. Из разбитого носа капала кровь. Шум драки привлек внимание поселковых, пришел Волк, но ввязываться или, тем более, разнимать не полез. Кто хочет решать свои личные дела — пусть решает, тем более, никто никого не расстреливает и раненого не истязает.

Клык был моложе и проворнее Тайги, легче на добрый десяток килограмм и, стоило признать, оказался гораздо лучше подготовлен в рукопашном бою. Иван уже заметил, что противник не увечил и не калечил его, хотя уже вполне мог бы хотя бы вышибить нож из руки, однако не делал этого. Более того — на щетинистой физиономии Клыка все время проскальзывала натуральная, а вовсе не показная усмешка. Да этот урод еще и смеет издеваться!

Тайга с хриплым ревом нанес широкий, быстрый, как взмах лопасти вентилятора, секущий удар слева направо. Только опять промахнулся, а нешуточная инерция, бороться с которой уже не хватало сил, унесла тело в сторону. И тут же Иван ощутил железный захват пальцев противника сзади за голову, а большие пальцы воткнулись в глазницы. Пока — не очень сильно, но дали понять, что зрение уже в серьезной опасности. Именно так и выдавливают глаза. Тайга замер, не пытаясь больше орудовать ножом. Какой смысл? Несерьезно ранить противника (иначе из подобного положения и не получится), а самому остаться слепым? Неэквивалентно.

— Унялся? — спокойно спросил Клык. — Вот и хорошо. Больше так себя не веди.

Захват исчез, и Иван тяжко осел в траву. Интуиция подсказывала ему, что в драку больше лезть не стоит. Перед ним не молокосос, не выпендривающаяся шпана и не безголовый отморозок, а профессионал, которому ничего не стоит и убить, и искалечить. Если человек вот так запросто отпускал врага, который несколько секунд назад был готов его проткнуть ножом, значит, он очень уверен в своих силах. Или…

— Все, концерт окончен, — громко сообщил Клык собравшимся вокруг бродягам, — До новых встреч, цветов и аплодисментов не надо.

Народ, дождавшись окончания зрелища, помаленьку начал разбредаться кто куда. Ничего серьезного не случилось, и вмешательство «карательных органов» в виде Волка и еще двоих мужиков немалых габаритов, местной «зондеркоманды» не потребовалось. Тайга сплюнул себе под ноги, встал, подхватил с земли автомат и рюкзак. Клык махнул ему рукой:

— Удачи, дядя. Не груби больше.

— Иди ты… — буркнул Иван в ответ, провожая взглядом сутулую фигуру в длинном плаще.

Датчики и жгуты проводов опутывали тело женщины, а некоторые даже уходили в плоть, под кожу, и там соединялись с нервами. Джина навзничь лежала на лабораторном столе, совершенно голая, и только теперь можно было видеть, насколько она исхудала. От ее спортивного, мускулистого тела осталась одна иссохшая, как мумия, оболочка, пергаментная, пожелтевшая кожа, обтянувшая кости. Можно сказать, предпоследняя стадия анарексии. Далее последовала бы только смерть.

Питание вводилось по прозрачным пластиковым трубочкам прямо в вены, ведь только сложнейшее медицинское оборудование удерживало женщину на грани гибели. Глубокая кома редко заканчивается возвращением к жизни, и все присутствующие это прекрасно знали.

Над телом Джины Кролл склонились трое мужчин в белых лабораторных халатах. На лицах — марлевые повязки. Воздух в медицинском боксе лабораторного сектора был стерилен, каждые два часа мощное ультрафиолетовое излучение из специальных светильников выжигало всю микроскопическую живность, обеззараживало помещение. Техника и люди боролись за жизнь Джины всеми доступными способами.

— Не лучше и не хуже. Грань смерти, кома, плюс к тому полный паралич всей нервной системы. Головной мозг жив, но отключен. Вообще ни на что не реагирует, хотя вместе с тем клетки коры не разлагаются. Если бы мне кто-то сказал, что такое возможно я бы посмеялся. Мистика какая-то.

— Не мистика. Зона. Тут все возможно, сам убедился, — Комаров подошел к блоку управления аппаратом искусственного дыхания, нажал несколько кнопок, вгляделся в бегущую по экранчику пульсирующую линию — Даже жизнь после смерти. Формально Джина мертва. Но на самом деле ее организм функционирует. И мозг теперь ему не особенно нужен.

— Она не стала зомби, — поправил его Сахаров, — С некроматрицами я имел дело предостаточно. Здесь же совершенно другое. Хотя бы то, что она не бросилась на вас кусаться, когда вы изловили ее на болоте. Некроматрикат сразу же перешел бы в атаку, или хотя бы попросил есть, если бы еще сохранил речевые функции. Тем более у зомби вместо головного мозга в черепе находится гниющая жижа, а нервная система вообще исчезает невесть куда. Я подозреваю в этом случае другое…

Комаров удивленно поднял голову, непонимающе уставился на академика.

— Выброс не смог уничтожить нервную систему и мозг Джины, — продолжил Сахаров, — Организм, защищаясь от выплеска аномальной энергии, просто отключил и заблокировал головной мозг, как, к примеру, процессор компьютера выключается при перегреве. Только тогда, стоит ему остыть, как он готов работать снова, а мозг Джины не может понять, что опасность миновала и ему пора бы приняться за работу. Конечно, он парализован не полностью, какие-то функции вроде той же моторики почему-то остались. Кстати, вот налицо классический пример зомби. Как на Гаити.

— Как думаете, у нас есть шансы ее спасти?

— Не думаю, — печально покачал головой академик и вздохнул. — По крайней мере, зомби после становления таковым уже обречен на гибель.

— Насколько я слышал, у некроматрикатов, кадавров, как их часто зовут бродяги, одни органы начинают заменять другие. Например, вместо сердца функционирует печень, и так далее. А у Джины все осталось на своих местах.

— Здесь Зона, а в ней, как вы сами сказали, возможно все. Так что я уже ничему не удивляюсь.

— Что вы предлагаете? — спросил Комаров напрямую.

— Мы не спасем Джину, разве что лишь ненадолго оттянем трагический конец. На вашем месте я просто дал бы ей спокойно умереть. Думаю, она сказала бы вам за это «спасибо», если б могла. Понимаю, звучит жестоко и бесчеловечно, но я в первую очередь здравомыслящий человек.

Комарова передернуло. Умом он понимал, что Сахаров, безусловно, прав, но все чувства противились этому, не позволяли вот так просто взять и убить попавшего в беду человека, хоть это бы и было в данном случае актом милосердия.